ЕВРАЗИЯ - Неутопленная утопия

Глубокий системный кризис российского общества наиболее остро проявляется в Северо-Кавказском регионе. Одним из следствием «либерального беспредела» 90-х оказалось то, что высокий уровень безработицы, межнациональная напряженность, общий спад экономики и кричащее расслоение по уровню жизни актуализировали интерес к религии. Как известно, вера может не только облегчить жизнь, но и указать на тех, по чьей вине жизнь идет не так, как хочется. Именно поэтому ваххабизм как одна из разновидностей радикальной религиозной идеологии и оказался востребованным.

В основном в экстремистские религиозные организации попадают малообразованные люди, как правило безработные, по сути - маргиналы.

В этом плане будет полезно рассмотреть данные по противодействию религиозному экстремизму в Республике Инушетия. Начало активного внедрения ваххабизма в Ингушетии пришлось на 1993-94 гг. и вызвало обеспокоенность руководства, духовенства и простых мусульман республики. В отличие от соседней Чечни и Дагестана, в Ингушетии ваххабиты не проявляли себя явно и занимались чисто религиозной деятельностью, не афишируя свои политические цели. И только в ходе первой военной операции в Чечне стали проявляться попытки вербовки боевиков в лагеря Хаттаба, Фаттаха и других лидеров ваххабитов.

В 1998 году общая ситуация с религиозным экстремизмом на Северном Кавказе заставила руководство и духовенство республики предпринять ряд мер как внутри Ингушетии, так и на региональном уровне по противодействию ваххабизму. На состоявшейся в 1998 конференции духовенства и общественности республики было однозначно заявлено, что «ваххабизм противоречит учению традиционного ислама суфийского толка, исповедуемого ингушами, идеи ваххабизма чужды современному ингушскому обществу, его многовековым традициям и обычаям».

Конференцией был разработан ряд практических мер административного и пропагандистского характера по противодействию ваххабизму. В частности, был создан Координационный Центр мусульман Северного Кавказа. Затем последовал ряд мер и со стороны властных структур северо-кавказских республик, в частности, президентский указ о запрете ваххабизма и принятый в Дагестане закон «О запрете ваххабитской и иной экстремистской деятельности на территории Республики Дагестан».

Т. о., был создан фундамент для правовой базы для противодействия религиозному экстремизму. В Ингушетии был закрыт ряд духовных учебных заведений, а всех иностранных преподавателей поблагодарили и в десятидневный срок выдворили за пределы республики. Ингушский исламский институт (кстати, первый на территории Российской Федерации) и муфтият были взяты на финансирование государства, а имамы мечетей и настоятели православных храмов стали получать зарплату из республиканского бюджета.

До осени 1999 обстановка с ваххабизмом в Ингушетии была в целом стабильна и держалась под контролем. Однако после неконтролируемого притока огромного числа беженцев из Чечни ситуация стала меняться. Среди беженцев оказалось много ваххабитов и членов их семей, и они начали работать по новому - стараясь соблюдать конспирацию, не проявлять себя явно. Изменилась и их тактика - если до этого ваххабиты вели свою агитацию в «наступательном» ключе, то на новом этапе они упирали на призывы прийти на помощь мусульманам, подвергшимся агрессии, т. е. они разыгрывали «оборонительную» идею.

Иным стал и уровень их агитации – из мечетей и религиозных школ она переместилась в дома, на улицу, общественный транспорт, стала более осторожной и избирательной. Прямые нападки на культ святых и на существующее государственное устройство сменилась пропагандой т. н. «чистого ислама».

Увлекшись чисто административными мерами, власти и муфтият Ингушетии упустили другие, может, и более важные аспекты проблемы. Очевидно, такое же положение и в других республиках региона. Каковы же эти аспекты, в чем их суть?

Первое. Учет питательной среды, социальной базы ваххабизма. В основном в экстремистские религиозные организации попадают малообразованные люди, как правило безработные, по сути - маргиналы. Потребность в принадлежности к большому коллективу, его психологической защите и признании для несформировавшейся личности, безусловно, очень важна. Но и материальный аспект не менее привлекает молодежь из социально ущемленных слоев.

Второе. Казалось бы, всем ясно, что при социально-экономической напряженности в сочетании с психологическими фрустрациями в условиях размывания этнокультурных норм и кризиса идентичности, обновленческие религиозные течения выступают как источник различий, основание для самоидентификации индивидов и общностей, попавших в ситуацию идеологиче-ского и духовного вакуума. Можно утверждать, что индивиды, у которых более или менее развито национальное чувство, обладают большим «иммунитетом» против пропаганды экстремистских религиозных сект.

Для северо-кавказских обществ характерно гармоничное сочетание религиозных норм и национальных традиций. Поэтому требование отречения от национальных обычаев, формы одежды, языка как препятствующих образованию т. н. «исламской нации» воспринимаются в основном национал-нигилистами, вызывают раздражение людей, приверженных в равной мере своей культуре и религии.

Ваххабитский проект в различных своих вариантах предполагает упрощение и архаизацию социальных отношений и политической организации общества. В этом смысле проект «исламской нации» входит в противоречие с многообразием и богатством национальных культур, ведет к их уничтожению. Но дело усугубляется и тем, что как политический проект кавказский ваххабизм в условиях региона с культурным многообразием и развитым национальным самосознанием нежизнеспособен и утопичен.

Разочарование в деятельности официального духовенства и реакция на его конформизм порождает отчуждение большой части мусульман от общих дел общины.

Мы не станем здесь обосновывать высказанный тезис об утопичности ваххабитского проекта, важнее обратить внимание на такую особенность северо-кавказского ваххабизма, как его акультурный и антикультурный характер. В отличии от аравийского ваххабизма, где он имеет изначально арабские черты и зародился как идеология национального освобождения и возрождения, северо-кавказский ваххабизм взращивается на питательной среде национального нигилизма и преследует по сути антинациональные цели. Поэтому и с точки зрения аналитической, и в целях прогностики и выработки политических решений анализ идеологии «исламской нации» как идеологии антикультурной имеет свой пока невостребованный потенциал.

Третий аспект. Ваххабиты достаточно умело пользуются семейными и родовыми традициями взаимопомощи и поддержки. В частности, на примере Чечни видно, что современный чеченский тайп уже не способен контролировать своих отдельных членов - ваххабитов, но в то же время продолжает оказывать им защиту и покровительство перед лицом представителей иных тайпов. Поэтому складывается престранная ситуация: ревностный приверженец одного из суфийских братств готов бороться с «ваххабизмом» вообще, но при этом закрывают глаза на членов своих семей и родственников-ваххабитов, чем последние и пользуются, при этом продолжая считать своих родных кафирами!

Борьба с религиозным экстремизмом не может сводится только к официальному уровню, но прежде всего должна вестись на уровне личностном. На данном этапе меры противостояния ваххабизму мало соприкасаются со сферой непосредственного действия экстремистской идеологии, что и дает возможности для включения новых резервов антиэкстремистской работы.

Четвертое. Среди мер противостояния ваххабизму, предусмотренных рядом съездов, конференций, совещаний, практически нет касающихся деятельности самого духовенства и мусульманских общин. Нет необходимости доказывать, что не всё в их деятельности идеально. Ясно также, что в критике ваххабитами деятельности «традиционного» духовенства не все без исключения безосновательно – в противном случае их пропаганда не привлекала бы новых сторонников и сочувствующих.

Например, то обстоятельство, что муфтий, имамы мечетей в Ингушетии получают зарплату от государства (а это противоречит как установлениям ислама, так и конституционному принципу отделения церкви от государства), вряд ли добавляет им авторитет. Могут сказать, что ислам - социальная религия и она органически вплетена во все сферы мусульманского общества, однако это касается именно принципов и норм ислама, а вовсе не священнослужителей.

Разочарование в деятельности официального духовенства и реакция на его конформизм порождает отчуждение большой части мусульман от общих дел общины. Отсюда отстраненность от борьбы с проявлениями религиозного экстремизма, расценивание такой борьбы как борьбы за власть и влияние на общину между преж-ним духовенством и новыми искателями духовной и политической власти.

В деятельности экстремистских религиозных сект можно выделить признаки общественно-политической организации и признаки идейной общности. Как общественно-политическая организация ваххабитская секта на Кавказе есть организация экстремистская, в связи с чем к ней могут и должны применяться административные, правовые, силовые меры, и ведущая роль здесь, естественно, принадлежит государству.

С другой стороны, эта организация основывается на идее, а против идеи можно бороться идеей большей духовной силы, и здесь важнейшую роль играет духовные лидеры и их авторитет. С учетом того, что традиционный суфийский ислам отдает приоритет духовной сфере, не отрицая, а позволяя органично включать самые разные национально-культурные и государственно-политические идентичности, он обладает большой нравственной силой и политической гибкостью при сохранении главной идеи ислама – служения единому богу.

В этом плане идейная сила традиционного ислама остается мало востребованной в силу увлечения духовенства административными и формальными методами. Именно на уровне борьбы идей возможно не просто сдерживание роста религиозного экстремизма в регионе, но и снижение уровня его радикальности, чему, к сожалению, уделялось и уделяется мало внимания.