ЕВРАЗИЯ - Нетипичный подход

Появление различных политических феноменов, выходящих за рамки представлений, сложившихся в современной политологии, поставило вопрос о поиске новых подходов к изучению политической реальности, которые бы позволили бы объяснить все многообразие проявлений «нетипичности» в политике.

Рассмотрение социокультурных аспектов политической жизни позволяет определить константы и переменные в эволюции политических систем, что особенно важно в условиях переходности, характерной для современного российского общества. Не имея четких ориентиров в политической сфере, невозможно достичь эффективной и жизнеспособной системы политического управления. Национальные отличия воспринимаются не с позиции иерархии, а с точки зрения непроходящего и самоценного многообразия. Сегодня культурно-исторические структуры становятся паритетными с прежде доминировавшими социально-экономическими структурами, политические процессы в значительной мере приобретают характер социокультурных. Политический опыт прошедших лет наглядно показал, что слепое заимствование образцов атлантической цивилизации и их трансплантация на российскую почву без учета цивилизационной специфики России грозит еще более разбалансировать политическую систему.

Социокультурные основания позволяют выстроить определенную логику познания предметного поля политики и упорядочить, систематизировать политологические категории.

Осмысливая политические явления и процессы, происходящие в современном мире, можно говорить о многовариантности и социокультурных детерминантах развития политической жизни, которая основывается на базовых цивилизационных ценностях.

Разнообразие политических явлений требует рассмотрения их не только с позиции «правильной» или «неправильной» модели, но и с точки зрения политической эффективности и органичности политических институтов данному обществу.

Наиболее показательна в этом случае концепция Аренда Лейпхарта «многосоставного общества»; когда при оценке демократии и создания механизмов ее эффективности учитывается уровень взаимодействия этнических, религиозных и культурных общностей, составляющих политику.

Преодоление кризиса классических методологий и смещение акцентов на изучение многообразия происходит в рамках утверждения новых парадигм в социально-гуманитарном знании, которое связано с вхождением человечества в «эпоху постмодерна». Мишель Фуко, обосновывая творческий метод нового, отмечал, что принцип раскодировки мира, ставящий под заведомое сомнение все то, что воспринимается обыденным научным сознанием в качестве раз и навсегда данного и гарантированного, колеблет все привычки нашего мышления – нашего по эпохе и географии – и сотрясает все координаты и плоскости, упорядочивающие для нас великое разнообразие существ, вследствие чего утрачивается устойчивость и надежность нашего тысячелетнего опыта тождественного и иного.

Принцип примата реконструирования, «расколдовывания» был некогда предложен канадским социологом Дэвидом Лайоном, причем он исходил не только из текстов постмодернистскоих мэтров Ролана Барта, Жана Бодрийяра, Жана Лиотара и др., но и из реальной практики постмодернкультуры. Он создал трехчленную схему постмодернистской идеологии и практики; в первую очередь имеющее отношение к культурноинтеллектуальным феноменам:

Феномен первый связан с отказом от фундаментализма, т. е. от той философии науки, согласно которой знание строится на твердой основе наблюдаемых фактов. Стало быть, постмодернизм ставит под вопрос все ключевые убеждения эпохи просвещения.

Феномен второй связан с распадением всех иерархий знаний, вкусов и мнений, и, следовательно, с интересом прежде всего к локальному, а не универсальному.

Феномен третий связан с вытеснением книжной продукцией телеэкраном, с уходом от слова к образу, от логики к зрелищу.

В связи с этим, методологические принципы «постмодерна» позволяют по-иному взглянуть на проблему нетипичности в политике. Признавая многообразие культур и уходя от принципов универсализма, компартивный подход может расширить объект своих исследований до анализа социокультурных особенностей конкретных обществ, т. к. в них кроется потенциал разнообразия политических институтов, которые могли бы объяснить стабильность и эффективность политической системы, конечно при этом не отвергая социально-экономические факторы мирового развития.

Политика является многоаспектным и многофакторным явлением, поэтому вопрос о генеральной детерминанте развития «сферы политического» всегда был приоритетным в политической науке.

Сегодня важность этой проблемы подкрепляется целым рядом ситуационных обстоятельств. Во-первых, конкретные исследования и европейского, и – в особенности – восточного «материала» выявляют гораздо большую роль культуры (общественного сознания, менталитета), чем это можно было предположить, исходя лишь из нейтрально-ценностного подхода.

Во-вторых, продолжается бум исследовательского интереса к проблемам культуры, повышается научный статус самого понятия «культура», в связи с утверждением гетерогенности и различия культур современного мира в рамках постмодернизма, который представляет собой своего рода реакцию на «монотонность» универсального видения мира в модернизме. В своей взаимосвязи эти обстоятельства подготовили почву для активизации исследований детерминантной роли социокультурного.

Социокультурное измерение политики позволяет изучать политику не как абстрактную форму жизнедеятельности, а как конкретную форму, которая соотносится с определенным временем и пространством, неотделимой от исторических и персональных условий её бытования.

Подтверждение факта существования нетипичности в политике требует анализа политических феноменов не только по критерию места и времени, но и в различных сферах политического бытия. Потому мы считаем возможным за единицу анализа взять политическую схему, которая представляет собой совокупность ряда подсистем (институциональная, нормативная, коммуникативная и культурная).

1. Институциональная подсистема политической подсистемы представляет собой совокупность институтов, связанных с функционированием политической власти. К структурным элементам данной подсистемы относятся государство, политическая инфраструктура (политические партии, общественнополитические организации и движения, лоббистские группы), средства массовой информации, а также церковь.

Особенность политических институтов в том, что они представлены множеством специфических форм, а при их различном сочетании это множество увеличивается в несколько раз.

Если мы например возьмем разновидности институализации принципы разделения власти в современных государствах, то с учетом двух измерений, т. е. по горизонтали – организация власти сверху (президентская, парламентская и смешанная формы правления) и по вертикали в зависимости от формы государственного устройства (федеральное, унитарное, «государство автономий»), мы получим 9 теоретических моделей разделения властей.

Однако, при изучении национальных особенностей механизма разделения властей, «матрица» предложенных моделей раздробляется на следующие части:

по горизонтали (с учетом концентрации власти в руках главы государства)

парламентская форма правления,

премьеро-призидентская,

американская модель президентский формы правления,

латиноамериканская модель президентский формы правления,

афро-азиатская модель президентской формы правления;

по вертикали (с учетом уровня децентрализации)

централизованное унитарное государство,

децентрализованное унитарное государство,

государство «автономий»,

централизованная федерация,

децентрализованная федерация.

На пересечении этих шкал мы получаем 30 моделей разделения властей. Однако вероятность институциональных разновидностей, как показано в данном примере, существенно большая, чем количество эмпирических примеров.

Но несмотря на столь богатый выбор моделей, которые существует для реализации разделения властей, многие страны не вписываются в эти стандарты. Ярким примером являются Объединенные Арабские Эмираты – государство Юго-Западной Азии, которое являясь абсолютной монархией, соблюдает разделение властей по вертикали. ОАЭ – федерация. Каждое из входящих в ее состав княжеств, представляющих собой абсолютную монархию, сохраняет значительную самостоятельность. Еще одна нетипичность в организации государственных институтов – это выборность абсолютного монарха на 5 лет среди высшего органа государственной власти «Высшего Совета», состоящего из правителей эмиратов.

Такая нетипичность, «архаичность» формы государственности объясняется тем, что ОАЭ принадлежат к числу стран, официальной религией которых является ислам. Для ислама характерна интегрирующая функция религии и слияние идейно-институциональных структур мусульманской общины (уммы) и политики. Религия и государство (дин и даула) неразрывны и существуют в качестве единой субстанции, причем под контролем либо духовенства, как в Иране, либо монарха, как в чистом виде в Саудовской Аравии, или в менее жесткой форме в Марокко и ОАЭ.

В этих странах основным источником легитимности режимов является использование идеологии, иными словами, политического ислама и / или национализма – популизма, которые взаимно поддерживают друг друга и связаны между собой настолько тесно, что зачастую трудно говорить о каждом течении отдельно. Подобное положение способствует поддержке авторитарных режимов и препятствует возникновению демократической законности. Исключением из мусульманского мира является Турция, единственное по своему конституционному устройству светское государство (светским государством был и Южный Йемен до объединения в 1990 году с Северным Йеменом).

Примером институциональной нетипичности уровня местного самоуправления является станичные (хуторские) казачьи общества на территории Ростовской области. Данный институт был закреплен Уставом Ростовской области. Закрепление такого института связано с тем, что донское казачество как социально-политическая общность сложилась к середине ХVI века. Оно представляло собой, по мнению современных исследователей, уникальный симбиоз славяно-русской общины (с ее традициями вечевого народоуправства и взаимной опеки) и тюрскоазиатской военной системой управления (в решающей ролью военоначальников и жесткой дисциплины). Войсковой круг является высшим органом казачьего самоуправления, в оригинальной форме продолжая вечевые традиции Новгорода, Пскова, Вятки. Поэтому современное казачье самоуправление на Дону является органичным институтом организации публичной власти в сельских поселениях, основанный на традициях управления, передающимися из поколения в поколение потомственными казаками.

2. Нормативная подсистема политической системы представляет собой совокупность политических нормы и традиции, определяющие и регулирующие политическую жизнь общества. К ним относятся правовые нормы, нормы деятельности общественных организаций, неписаные обычаи, традиции, а так же этико-моральные нормы.

Нормативная подсистема как и институциональная предлагает политологам богатый выбор проявлений нетипичности, это в большей степени относится к неписаным обычаям и традициям, чем к нормам юридического характера, так как первые напрямую связаны с многообразием культур в современном мире. К числу «нетипичных нормативно-правовым» актам принадлежит некодифицированная конституция Великобритании. Ее отличие от нокодифицированных конституций (Канада и другие) состоит в том, что она включает в себя такие акты, как «Великая хартия вольностей», датированная 1215, и которая на сегодняшний день фактически не действует из-за своей архаичности, но в силу консерватизма и традиционализма британцев «Великая хартия вольностей», так же как и монархия, палата лордов, обычное право и наследственное пэрство были сохранены и приспособлены, а не уничтожены.

Конституция Индии характеризуется нетипичным для современных государств характером статей, которые отражают специфику индийского кастового общества. Так, одна из статей конституции закрепляет привилегированное положение определенных каст. И несмотря на то, что в Индии достаточно крепко прижились британские институты, полученные от колониальной зависимости в наследства, традиции индуизма пронизали и парламентские институты.

Неписаные нормы кастовой принадлежности, которые определяют место человека в индийском обществе, его положение, права, поведение, отражаются и в нормах конституционного строя. Кастовая идентификация самая сильная в индийском обществе. Так, проведенные в разное время опросы показали, что на вопрос «Кто вы?» по снижающейся частоте ответов респонденты называют касту, деревню, язык или диалект, религию, штат. Реже всего встречается ответ «Я – индиец».

3. Идеологическая подсистема политической системы общества – совокупность различных по своему содержанию политических идей, взглядов, представлений, чувств участников политической жизни. В ее структуру входят не только общечеловеческие представления и классовые (групповые воззрения), но и индивидуальные взгляды и идеи. В идеологической подсистеме выделяют два уровня: теоретический – уровень политической идеологии и эмпирический – уровень политической психологии. Политическая идеология проявляется в виде взглядов, принципов, идей, лозунгов, идеалов, концепций, которые обычно синтезируются в теорию неопределенной идеологии. Формы проявления политической психологии – чувства, настроения, предрассудки, эмоции, мнения, традиции.

Одним из доказательств устойчивой нетипичности в области политической идеологии Китая является один из ее компонентов, который выдвигается на первый план при реформировании и модернизации Китая, начиная с 60-х годов ХIХ века, для преодоления отсталости страны. Таким компонентом политической идеологии является тезис «китайские знания – сущность, западные знания – инструмент» («Стунсюэ вэй, сисюэ вэй юн»), авторство которого обычно приписывается видному сановнику – реформатору конца ХIХ века Чжан Чжидуну, хотя подход, выраженный в данной формуле, возник еще на рубеже Минской и Цинской эпох. Первая половина тезиса провозглашала основополагающими принципами политики и морали традиционные нормы и догмы, а вторая – указывала на возможность прикладного применения западной науки и техники.

Написанная еще в 1898 году работа Чжан Чжиду на «Призыв к учению» поясняла сущность прокламируемого подхода. Она сводилась к двум основным моментам.

1) Китай остается Китаем постольку, поскольку соблюдаются отношения между господином и подданным, между отцом и сыном, между супругами, поскольку существуют нормы добродетели, определяющие, что достойно почитания, а что – презрения, что бесценно, а что – ничтожно, поскольку имеется простая этическая система, в центре которой – понятие долга, потому рассуждения о свободе, равенстве народа недопустимы.

2) Усиление Китая сегодня не возможно без западных знаний. Но если грамотный человек не усвоит сперва китайских знаний, то чем больше он углубится в западные знания, тем сильнее станет ненавидеть Китай. Такой человек не может быть полезен Китаю, а в худшем случае может стать вдохновителем смуты.

Эффективность этого компонента может оценена через успешный экономический рост в современном Китае и устойчивости социалистического устройства, которое не отрицает древних традиций.

Мифологизация массового сознания среди членов индийского общества обусловило такую нетипичность, которая не свойственна ни одному политическому пространству. Некоторые популярные киноактеры, сыгравшие десятки ролей богов, любимых народом мифологических персонажей и исторических деятелей, в глазах массового зрителя предстают как олицетворение своих героев, что позволяет таким артистам занимать ведущие роли в региональной политике, становиться основателями политических партий, главными министрами штатов. Как бы парадоксально это не звучало, мощная киноиндустрия Индии содействует росту числа региональных партий.

4. Коммуникативная подсистема политической системы общества представляет собой совокупность отношений и форм взаимодействий, складывающихся между классами, социальными группами, нациями, индивидами, по поводу их участия в организации осуществления и развития политической власти в связи с выработкой и проведением в жизнь политики.

Нетипичность политических отношений наглядно проявляется в политической практике Юга Италии, в основе которых лежит не принцип соревновательности программ как на Западе, а иерархические структуры, опирающиеся на персональные и групповые корпоративные, а не общественные цели.

На Юге Италии наиболее явно распространено недоверчивое, враждебное отношение к государству, представление о нем, как о всегда чужой силе. Привычка во всех бедах обвинять власти отражена в ироничной пословице «Plove – governo ladri» – «Идет дождь: мошенники в правительстве». Это один из давних стереотипов, защитных рефлексов, порожденных долгой и пестрой историей страны, видевшей бесчисленные смены властей, династий, «своих» и чужеземных государей.

И в то же время, «arte d'arrangiarsi» (искусство приспособления) – другой защитный рефлекс итальянского простолюдина перед лицом всесилия власть имущих. Это стремление по возможности обеспечить себе место под сенью мощного покровителя, будь то хозяин, синьор, священник или местный политик. В сочетании с этой реакцией враждебное отношение к государству порождало стремление «перехитрить его, паразитировать на нем. Свойственное простонародной традиции стремление к обеспечению сильного покровительства создало благоприятнейшую почву для распространения сначала на Юге, а затем и в остальной Италии феномена «клиентелизма». Отсюда – стремление как-то приспособиться, присоединиться к мощным клиентам». Для граждан, вплетенных в сеть отношений «патрон – клиент», избирательный бюллетень – «всего лишь способ немедленного и личного получения тех или иных благ».

Система «патронажа и клиентелизма» так же ярко представлена в латифундистской области Испании – Андалусии. Здесь, как и во всей Южной Европе, она была политически эффективна для интеграции крестьянства в центральные институты государства. В Испании отношения «патрон – клиент» в сельской местности были известны под названием «касикизм» Крупные боссы в сельской местности контролировали голоса на уровне семьи, связывая экономику (займы, закупка продукции) с голосованием за определенного кандидата.

В политическом сознании клиентелизм порождал синдром «подчинения фатализму», вызванный защитным авторитаризмом тех, кто всю жизнь вынужден кому-то подчиняться.

Исходя из рассмотренных феноменов нетипичности в различных подсистемах политической системы общества показывает, что корни этих явлений находятся в культурном своеобразии. Даже такие одинаковые по своему проявлению «патрон-клиентельные отношения» в Италии и Испании имеют различное происхождение.

Проблема разноуровневости и многообразия форм «нетипичности» в политике, порождаемых социокультурными основаниями, требует их разграничения, так как «нетипичность» может проявляться на локальном, региональном и государственном уровне. Поэтому следует различать «микронетипичность» – локальный уровень, «мезонетипичность» – региональный уровень, «метанетипичность» – уровень политической системы.

Так проявлением «нетипичности» на микроуровне является лакуна – г. Сочи – в политической культуре Краснодарского края. Считающийся лидером курортного комплекса региона, географически удаленный от административного центра края, город имел особый статус еще в советское время – «город федерального подчинения». Он живет с краем как бы в разных экономических скоростях. Кубань является индустриально-аграрным регионом, в то время как в Сочи развиваются отрасли «третичного сектора». Рыночная ориентация у населения, связанная с обслуживанием отдыхающих, сформировалось достаточно давно. Время воспринимается циклично: от одного курортного сезона до другого. Население открыто для контакта с представителями других культур как российских, так и зарубежных. Эта «особость» проявляется в локальном самосознании и стимулируется мощным информационным комплексом, функционирующим в городе. Жители его в основном негативно реагируют на обращение «кубанцы», общепринятое в крае. Особенности политического сознания и поведения проявляются во время выборов. В Сочи зафиксирован минимальный для края процент участников граждан в выборах (в среднем 30-35 %) и устойчивые демократические предпочтения.

Проявлением «мезонетипичности» является, например, избрание депутатов в национальный парламент республики Дагестан по особой избирательной системе – куриям, в отличии от мажоритарной избирательной системы в регионах Российской Федерации, что объясняется полиэтничностью данной территории.

«Метанетипичность» в современном политическом пространстве представлена политическими системами стран Латинской Америки и России, которая обусловлена противоречивостью, антиномичностью и дихотомностью цивилизаций российской и латиноамериканской. Объясняется этот факт особым цивилизационным синтезом, в котором выступает культура с двумя ядерными образованиями или же с неустоявшимся антиномичным ядром, через который происходит раскол.

Элементы культурного ядра цивилизаций Запада и Востока состоят из сверхпрочных в плане исторического воспроизводства элементов (мировоззренческие принципы, образцы мышления, стереотипные оценки, жизненные смыслы). Элементы, в свою очередь, образуют и на Востоке и на Западе защитный цивилизационный каркас. Национальные устои подкрепляются имеющимися цивилизационными устоями: например, наряду с французской или немецкой национальной политикой имеется еще и европейская политика, накладывающая свои ограничения на национальные «импровизации».

В отличие от Запада и Востока Россия и страны Латинской Америки не имеют защитного каркаса: за их национальной политикой не стоит солидарность более крупных сообществ, которые бы гарантировали тот или иной ее цивилизационный и геополитический статус.

«Пограничность» цивилизаций Латинской Америка и России представляет собой переплетение трех основных типов межкультурного взаимодействия: прямого враждебного противостояния культур; симбиоза, т. е. такой разновидности взаимодействия, при которой вошедшие в соприкосновение культурные элементы уже соединены неразрывной внутренней системной связью, однако нового культурного качества не возникает, каждый из участников контакта остается самим собой; синтеза, т. е. такого взаимодействия, в котором рождается нечто качественно новое, отличное от первоначальных составляющих данного процесса.

Изучение различных проявлений нетипичностей в политике показало, что в своем большинстве они имеют социокультурную природу, тем самым подтверждая то положение, что культурная подсистема является интегральным фактором политической системы, комплексом типичных для данного обществ укоренившихся образцов (стереотипов) политических представлений, ценностных ориентаций и политического поведения.

Таким образом, культурная подсистема обеспечивает: стабильность политической системы общества; единство различных слоев общества; прочность социальной базы политической власти правящей элиты; возможность предвидеть реакцию населения на принимаемые политикоуправленческие решения; воспроизводство политической жизни общества на основе преемственности.

Определение «нетипичности» в политике как специфического политического феномена, порожденного своеобразием культуры, требует подробного рассмотрения социокультурных оснований.

Именно содержание и наполнение политического социокультурными константами определяет способ функционирования не только составных частей, но и всей политической системы.

Во всех политических отношениях, действиях и взаимодействиях социокультурное выступает, с одной стороны, как условие или среда той или иной политической активности, с другой стороны, обеспечивая цикл воспроизводства политической жизни, культура определенным образом подытоживает результаты опыта политической деятельности, продуктом чего является развитие старых или становление новых политических традиций.

Социокультурные основания позволяют выстроить определенную логику познания предметного поля политики и упорядочить, систематизировать политологические категории. Исходным политическим отношением в этом плане выступает взаимоотношение власти и влияния, предпосылкой которого являются ценности господствующей культуры и которое отражает «первичную клеточку» анализа политического механизма интеграции, поддержания целостности и регулирования социальными общностями на некий консенсус или согласие («общественный договор») людей на основе пересечения их социальных интересов.

Отношения власти и влияния, господства и подчинения между управляющими и управляемыми, властвующими и подвластными связаны всегда с контролем и распределением определенных ресурсов, основывающихся на доминирующей в данной культуре системе норм и ценностей.

Многообразие социокультурных оснований, действующих в политической системе общества, ставит вопрос о сведении их в «единую сетку координат», которая бы позволила определить характер действия различных политических феноменов в политической системе конкретного общества. Именно содержание и наполнение политического социокультурными константами определяет способ функционирования не только составных частей, но и всей политической системы. Социокультурные основания представляют собой определенный способ производства общественной жизни в виде некой совокупности человеческого потенциала, социальных условий и культурной среды.

Все многообразие социокультурных оснований можно свести к следующим единицам, объединенных согласно определению в три группы:

1. Единицы человеческого потенциала: неосознаваемые установки; мотивы, потребности, страхи, влечения, причем не только индивидуальные, но также групповые и массовые.

2. Единицы социальных условий представляются в виде: моральных ценностей; религиозных ценностей; идеологических ценностей, имплантированных в массовое сознание; нормативных ценностей (в виде основных законов, запретов, табу и т. п.). Все ценности при различном сочетании образуют образцы между людьми (роли, ожидания, нормы, структуры, институты).

3. Единицы культурной среды представляют собой набор определенных образцов, которые существуют в трех бытийных формах: как идеальные объекты (образы, смыслы и знаки); материальные носители (тексты в широком смысле); индивиды, способные понимать эти тексты и пользоваться соответствующим смысловым и образным содержанием. Эти образцы также тесно связаны с системой моральных, идеологических и религиозных ценностей. В каждой из этих единиц скрыт потенциал, готовый рано или поздно проявиться в политической сфере.

Так землетрясения, которые потрясли Армению в 1989 году и унесли тысячу человеческих жизней, повлекло за собой обострение конфликта в последующие годы в Нагорном Карабахе между азербайджанцами и армянами, так как ситуация конфликтности была обострена «чувством страха» потерять жизнь.

В Канаде проблема провинции Квебек усугубляется, например, комплексом «страха и подозрительности», о котором писал еще в 1907 г. французский исследователь Сигфридф. Комплекс определяет психологические мотивы политического поведения квебекцев во взаимоотношениях франко и англо-канадцев. Он вырывается наружу как в кризисных ситуациях (террористические действия фронта освобождение Квебека в 1970 г., приведшие к введению закона о мерах военного времени), так и на уровне повседневного общения.

После победы на местных выборах 1976 г. квебекские сепаратисты приняли «закон 101», обязывающий граждан на работе говорить только на французском языке и запрещающий рекламные надписи на английском языке. Был сформирован штат специальных «языковых полицейских» для осуществления контроля и взимания штрафов с нарушителей закона. Продуктовый магазин в Монреале разместивший рекламу на двух языках (французском и английском), был разбомблен. В результате дискриминационных мер в 1980-1988 гг. 250 тыс. чел., включая 14 тыс. высокопоставленных управляющих корпорациями, покинули Квебек.

Африка, несмотря на то, что является «полигоном» для различных эксперементов развитых стран, в своем политическом развитии постоянно воспроизводит нормы, характерные только для американских общностей. Порадоксален пример с Африканской хартией прав человека и декларацией «Права народов», которые вступают в противоречие с принятой во всем мире «Декларацией прав и свобод человека и гражданина». Проповедующие доктрину «африканской» концепции прав человека считают, что в Африке свободу не следует интерпретировать так, как это делается в остальном мире. Так, они полагают, что определенные свободы, применимые на Западе, не уместны в Африке. Например, только в Африке приемлема однопартийная система, поскольку почитание вождя является одной из традиционных ценностей, которую необходимо сохранить, потому что в Африке нормой является жизнь в общине. Африканцы не должны требовать гарантии прав личности так, как это делают жители западных стран. Короче говоря, право на взаимопомощь и «права третьего поколения» более африканские, чем другие права, и лучше подходят африканскому образу жизни. Поэтому пытки, произвольные аресты и заключения в тюрьму являются неотъемлемой частью политической жизни во многих государствах Африки.

Правление Жана Беделя Бокассы в ЦАР (1966-1979) – «императораубийцы» - не выходило за пределы «африканской» концепции прав человека, хотя за время правления он успел путем террора и насилия объявить себя маршалом и пожизненным президентом ЦАР, затем провозгласил страну империей, а себя императором. Новоявленный император за годы правления всех неугодных лиц и потенциальных конкурентов смещал с постов, высылал из страны, подвергал арестам, средневековым истязаниям и казням. ОН был изложен в октябре 1979 г., когда выяснилось, что ко всему прочему был еще и каннибал.

Традиционный корпаративизм в Японии и переплетение коммуникационных связей между формальными группами за счет личных связей членов неформальных групп породил феномен «корпорации Япония», в которой три неформальных макрогруппы: политические круги (сэкай), экономические круги (дзайкай) и государственные чиновничество (канкай) оказывают влияние на развитие политического процесса.

Организованный бизнес, однопартийное правительство и управленческая бюрократия являются ножками треножника, на котором покоится японская политическая система.

Трехкомпонентная социально-политическая структура была унаследована у мэйдзийской государственности, что свидетельствует о живучести социального структурирования, основанного на этнокультурных традициях. Но все же она функционирует в рамках демократического государства и в целом по его правилам игры. Это, несомненно, создает определенную путаницу в восприятии японских реалий, в которых мирно соседствуют элементы демократии с их отсутствием.

Межличностные неформальные коммуникации могут в политическом мире также быть «нетипичными». Так, например, они негативно воспринимаются в Северной Европе и англосаксонском мире, но становятся связующим звеном между политикой и принятием деловых решений в таких обществах, как испанское, итальянское, бразильское и японское, которые характеризуются преобладанием традиционных неформальных связей. В этом случае сплетни опережают и дополняют факты и статистику.

Яркий пример особой системы региональной коммуникации является Юг России в силу компактности и большой однородности местных сообществ. Они более «прозрачны» для информации, передаваемой по «горизонтальным» каналам (личных контактов, слухов и т. п.). успех политической риторики региональных лидеров во многом зависит от наличия «маркеров» принадлежности к региональной общности. Эти «маркеры» могут носить как невербальный (например, казачья форма), так и вербальный характер (упоминание событий или имен, значимых для общности). Знаковый характер имеет и владение местным диалектом. Зачастую, кандидаты в губернаторы Кубани или на должность главы района на встречах в сельских поселениях переходят с литературного языка на «балаканье».

Таким образом, мы наблюдаем тот факт, что проявления нетипичности в политике в конкретной культуре и единицы социокультурных оснований тесно переплетаются друг с другом.

Данное явление объясняется тем, что все единицы социокультурных оснований объединяются в смысловое культурное ядро или в определенную «осевую идею» (идеал), составляющих парадигму развития общества. На основе осевого идеала складывается образ жизни, форма менталитета, культуры, социальной, экономической организации», а также определенный характер функционирования политической системы, тип ее организации.

«Полития государства, – писал в «Моралиях» Плутарх, – все равно, что характер человека, а они разнообразны. Полития – это норма политического устроения общества и одновременно генезис, и развитие данной формы в прошлом народа. Исследователь политии рассматривает современное политическое бытие общества, его институты, их взаимоотношения, постоянно держа в уме, что они возникли не вдруг; но складывались на протяжении всей его жизни, хотя, как правило, обнаружить в далеком прошлом истоки настоящего очень нелегко».

Так генезис западной государственности и общественности во всех их национальных и локальных проявлениях соотносился с одним историческим началом: распадом христианизировавшейся Римской империи. Все последующие явления западной истории можно рассматривать как реакции и контрреакции развивающегося общественного организма на свои предшествующие состояния, цель которых восходит, в конечном счете, к моменту генезиса.

Эти реакции оставили более или менее заметные, актуальные в данный момент, – но тем более неуничтожимые, чем сильнее они проявились в опыте той или иной отдельной страны, – следы в гражданском обществе, в политике, в идеологии. У всякой страны, разумеется, своя история, или, если можно так выразиться, свои проблемы в ней, но изначальная общность культурного поля позволила каждой из них пережить все эти этапы, хотя бы чужим опытом. Точнее, ни одной из стран Запада этот опыт в целом не чужд. Даже если он не полностью актуализировался в национальной истории.

Соответственно все социокультурные характеристики общества определенного культурного или цивилизационного ареала находят свое отражение в политической жизни общества. Показателен пример сравнения, в этом случае социокультурных характеристик «индивид – социум, которые в политике нашли свое отражение в форме партийной системы.

Человек на Западе, исходя из принципа индивидуализма и антропоцентризма, является высшей ценностью; его гражданские права и свободы – определяющие принципы функционирования государства, которое создано человеком и для человека.

Восток не приемлет «автономных человеческих единиц», опираясь при этом на общинно – комплексное наследие. Забота о благе индивида производна от блага общины, а не на оборот.

Первично-родственные, общинно-племенные, кастовые связи обеспечивают существование, охраняют социальный статус членов общины, но лишь в условиях их подчинения конформистской линии поведения и мышления. Человек член коллектива, он служит освещенным традициям обычаям и институтами, его жизненный путь предопределяют в социальной ячейке. Эксплуатация осуществляется в формах личной зависимости от «большого» или «сильного» человека. Господствуют незыблемые клиентарные отношения.

Процесс автономизации и дробления социального пространства и свободные индивиды в совокупности с рациональностью способствовали зарождению демократических начал в западной цивилизации, оформившейся в виде конкуренции, идеологии политических партий и политических лидеров и концепции гражданского общества.

Коллективистский, корпоративный, социальный генотип в странах Востока не вписывается в категории демократии, хотя консенсусное решение вопросов в общине, устанавливаемое старейшинами, но выглядящее как утверждение мнения коллектива, достаточно демократично, но, по существу, маскирует непререкаемую власть «верхушки», а также старейшин. Деспотизм верхов общины закамуфлирован под демократию, точнее, под общинный консенсус. Последний не предполагает особой борьбы мнений, голосования, отсюда – отсутствие традиций оппозиции, ведущих к образованию партий и оригинально восточная парламентская форма доминантно-партийной системы, где доминантной партией фактически является сама правительственная бюрократия. Напротив, в Европе доминантно-партийные системы модели встречаются как исключение, и даже они в действительности очень не похожи на азиатские доминантные партии.

На Востоке система с доминантной парией обеспечивает большую политическую стабильность, нежели двухпартийная или многопартийная система.

Анализ социокультурных оснований «нетипичности» в политике позволяет сделать вывод, что социокультурное измерение пронизывает всю политическую жизнь, представляя собой некую «осевую (или «стержневую») вертикаль», пересекающую насквозь всю систему горизонталей отношений многомерного реального и аналитического пространства политической жизни, и выполняя в нем по аналогии с кибернетикой и биологией функцию некого «информационного кода» или «матрицы генотипа».

Поэтому можно утверждать, что социокультурные основания в политической системе и политическом процессе определяют следующее:

набор и поведение акторов, характер их отношений (консенсусный, конкурентный или конфликтный);

доминирующий тип личности (индивидуальный, общинный);

конфигурацию политических институтов;

вектор общественного развития и его скорость (циклическое, линейное, маятниковое).

Таким образом, проявление нетипичности в политике прослеживается во всех подсистемах политической системы общества: институциональной (в виде республиканской монархии в ОАЭ, или донского казачьего самоуправления в Ростовской области); в нормативной («Великая хартия вольностей 1215 года как составляющая часть некодифицированной конституции Великобритании, закрепление привилегированного положения ряда каст в конституции Индии); в идеологической (компонент политической идеологии Китая в виде тезиса: «китайские знания – сущность, западные знания – инструмент»); в коммуникативной (патронклиентарные отношения в Италии и в Испании). Многообразие феноменов нетипичности проявляется на локальном (микронетипичность), региональном (мезонетипичность) уровне и уровне политической системы (метанетипичность).

Культурная подсистема является интегральным фактором политической системы, комплексом типичных для данного общества, укоренившихся образцов (стериотипов) политических представлений, ценностных ориентаций и политического поведения, то есть природа нетипичных политических феноменов кроется в культурном своеобразии. Компонентами культурной подсистемы являются социокультурные основания, которые представляют собой определенный способ производства общественной жизни в виде некой совокупности человеческого потенциала, социальных условий и среды.