ЕВРАЗИЯ - Восток – дело близкое

Регион Ближнего и Среднего Востока уже стал и чем дальше, тем больше становится эпицентром мировой политики, превращаясь в тот сегмент общемирового пространства, где проявляет себя повышенная геополитическая динамика, где протекают процессы, по своему масштабу и последствиям являющиеся глобальными. Возникает вопрос: почему Ближний и Средний Восток в условиях постбиполярного мира становится таким важным геополитическим регионом? С чем конкретно это связано? По нашему мнению, здесь следует выделить, по меньшей мере, три важных обстоятельства.

Во-первых, с крахом Советского Союза и стремительным распадом Рах Sovietica кардинально изменилась геополитическая обстановка в мире в целом, в региональных подсистемах международных отношений в частности. Последнее обстоятельство не могло не коснуться Ближнего и Среднего Востока, изменения его места и роли в мировом раскладе сил. Если в эпоху «Великого Противостояния» США и СССР этот регион являл собой геополитический «пояс», который разъединял сферы влияния двух сверхдержав, то в 90-х годах он превратился в такой центр глобальной мощи, в котором не наблюдается политического и экономического единства; в такой сегмент мирового пространства, в котором налицо противоречивое взаимодействие государств, в результате чего образует силовой вакуум. Формируется то, что Збигнев Бжезинский называет «мягким кластером».

Ближний и Средний Восток для России имеет непреходящее значение. Ведь именно отсюда исходят опосредованные «пантюркизмом», «панисламизмом», «ваххабизмом» и прочими -измами наибольшие угрозы.

Отличительными характеристиками Ближнего и Среднего Востока в современных условиях являются три момента: а) он не образует т. н. «Большого политического пространства», но и не входит в качестве подсистемы и в другое политическое пространство; б) на Ближнем и Среднем Востоке отсутствует единый «комплекс региональной безопасности»; в) регион не «перекрывается» полностью какой-либо одной державой.

Во-вторых. Ближний и Средний Восток входит в обширную зону, которую исследователи и эксперты все чаще называют «мировой зоной распространения насилия» (чего стоят, например, только палестинский, курдский, кипрский «узлы противоречий» или исламский радикализм, фактически превратившийся в трансрегиональный феномен). Речь идет о гигантской «проблемной зоне», очаге перманентной нестабильности и конфликтов на обширном пространстве Передней Азии и северной Африки, охватывающей Иран и Афганистан, а также прежние азиатские и африканские владения Оттоманской империи.

И стала складываться эта зона не сегодня и не вчера, а еще на исходе 60-х годов прошлого века. Правда, тогда едва зарождавшаяся негативная динамика Ближнего и Среднего Востока своим «клокотанием» лишь оттеняла устойчивость ялтинской Европы. Но с годами ситуация кардинально изменилась. Негативная динамика в регионе стала резко набирать обороты. Кроме того, в 90-х годах произошла стыковка этой «проблемной зоны» с соседней, не менее взрывоопасной - балканской (она точно соответствует месту встречи трех бывших империй - Порты, Австро-Венгрии и России) и наметилось расширение ближневосточного очага нестабильности к северу (с охватом Кавказа) и к востоку (с выходом на Центральную Азию, Кашимир и Синьцзян).

В-третьих. В мире обостряется борьба за доступ к энергетическим ресурсам, которыми так богат Ближний и Средний Восток. Речь идет прежде всего о нефти. Ведь как всех промышленно развитых стран проблема доступа к нефтяным ресурсам региона, а следовательно, и контроля за транспортными коммуникациями жизненно необходима. И в самом деле: если энергия представляет собой вопрос жизненной важности для мирового сообщества, то может ли «энергетический Хартленд» быть чем-то иным, чем Ближний Восток, а важность доступа к нему вызывать сомнение в его значимости? Стоит удивляться, какое пристальное внимание уделяют региону Персидского залива США - Ведь здесь сконцентрировано до 2/3 всех разведанных мировых запасов нефти.

Данный сегмент мирового пространства чем дальше, тем все больше превращается в объект геополитического проектирования и геостратегических калькуляций различных держав и внетерриториальных акторов, которые ведут здесь сегодня нешуточную игру. И если попытаться ранжировать интересы всех держав на Ближнем и Среднем Востоке по степени их реализации последними, т. е. на основании принципа наибольшего участия в региональных делах, то мы обнаружим, что о достаточном присутствии в регионе мы можем говорить в отношении США, стран Западной Европы (отдельно ЕС) и России. Проявляют интерес к делам региона Китай и Индия (однако их активность носит пока ограниченный характер). Максимально активен здесь сегодня Вашингтон. Внимательно следит за событиями в регионе и Североатлантический альянс.

Закономерен вопрос: ну а что же Россия? Какое место в ее внешней политике занимает сегодня этот стратегически важный регион мира?

В одном из своих давних выступлений видный египетский публицист и общественный деятель, в прошлом министр информации в правительстве Гамаля Насера Мухаммед Хасанейи Хейкал заявил: «Я не уверен, что Россия вообще имеет на Среднем Востоке какие-то интересы. Но географически вы (русские) расположены рядом с арабским миром и удивительно, что вы так пассивны». Что и говорить: обидные слова для представителей некогда сильной, имевшей интересы практически во всех без исключения регионах мира и глобальные амбиции, сверхдержавы. Но они обидны вдвойне, если учесть, что они в полной мере характеризуют и нынешнее состояние российской внешней политики на ближне- и средневосточном направлении.

Конечно, в той или иной форме Москва присутствует на Ближнем и Среднем Востоке. Об этом говорит динамика ее двусторонних отношений со многими странами данного региона за последнее десятилетие и в последнее время. Однако, что же стоит за внешнеполитической активностью России в данном регионе? Является ли проводимая ею политика реализацией конкретных, четко сформулированных интересов? Если да, то каких именно?

Политика есть не что иное, как производное от правильно понятых национально-государственных интересов. Следовательно, плохая политика есть неправильное их разумение, обусловленное либо господством в умах политиков отвлеченных идеологических схем и конструкций, чего греха таить, зачастую, почерпнутых «на стороне», либо доминированием грубо эгоистических (индивидуальных или узкогрупповых) интересов представителей правящей элиты или лоббирующих свои интересы в правительстве финансово-экономических группировок.

Мы отталкиваемся от тезиса, сформулированного в свое время крупнейшим представителем политико-правовой мысли Германии ХIX века Рудольфом Иерингом. Последний писал в одной из своих работ: «Политическое развитие народа знает правильное разумение его собственных интересов. Но есть два вида интересов: ближайшие, осязаемые, и отдаленные, доступные лишь опытному глазу. Точно так же существует и два вида политики: одна дальновидная и другая близорукая. Истинная политика характеризуется дальнозоркостью по отношению к интересу… В этом смысле истинную политику деловой жизни можно назвать политикой разумного, дальновидного человека. Плохой делец понимает лишь ближайшую выгоду, он походит на плохого шахматного игрока, который бьет пешку и через то проигрывает партию. Настоящий деловой человек жертвует пешкой и выигрывает игру. Выражаясь отвлеченно, характерной чертой плохой деловой политики служит направление ее на отдельный акт, сосредоточение ее на преходящем моменте; истинная же политика обнимает собой целое, заботится о будущем». Трудно что-либо добавить к этим словам.

Присмотримся в этой связи к политике России в интересующем нас регионе. Как же она смотрится в свете сформулированной Иерингом антиномии «хорошая – плохая политика»?

К сожалению, сегодня дать сколько-нибудь глубокий и всесторонний ответ на поставленные выше вопросы представляется достаточно сложным делом. Более того, невозможно даже просчитать, что стоит за той или иной внешнеполитической акцией России, ибо ее политика зачастую непоследовательна и противоречива, а порой даже «антинациональна».

Говоря о настоящем и особенно недавнем прошлом российской политики на Ближнем и Среднем Востоке, следует отметить ситуацию практического отождествления интересов Москвы и стран Запада в этом жизненно важном регионе, что самым негативным образом отразилось на балансе сил в данном сегменте мирового пространства и нанесло непоправимый ущерб интересам России в регионе.

Все началась с того, что Советский Союз времен Михаила Горбачева, а затем и постперестроечная Россия в начальный период правления Бориса Ельцина рассчитывали на достойное место на Ближнем и Среднем Востоке в условиях сотрудничества с Западом. Иные апологеты курса Ельцина-Козырева говорили даже о «стратегическом партнерстве» со США, о желательности т. н. «глобального кондоминиума» СССР / России и США в мире. Однако этого не произошло. Тем не менее, подобная тенденция в российской политике отчетливо сохраняется и по настоящий день.

Мы ни в коей мере не оправдываем ни политику поддержки международного терроризма, проводившуюся длительный период времени руководством Ливии, ни стремление Тегерана получать доступ к военным ядерным технологиям, ни какие-то другие ближнее- и средевосточные процессы, способные быть истолкованными в «негативном» ключе. Но процесс урегулирования региональных конфликтов и снятие конфронтационных моментов в межгосударственных отношениях должны проходить не в одностороннем порядке («с позиции силы», как это имеет место у Соединенных Штатов Америки, особенно в последнее время), а исключительно при соблюдении интересов всех участников политического процесса в регионе, в том числе и России, причем исключительно в рамках международного права.

Однако получается так, что как в прошлом, так и в настоящем, кроме малоэффективных демаршей, на фоне напористого геополитического давления Соединенных Штатов в зоне Персидского залива, заметной внешнеполитической активности Турции, лихорадочной деятельности Саудовской Аравии на Кавказе и в Центральной Азии, повышенному вниманию Ирана к этим регионам реально Москва мало что может предложить. Ведь до сих пор до конца Кремлем даже не разработана сколько-нибудь вразумительная концепция внешней политики и политики в области безопасности.

Речь идет о концепции, которая бы определила основные направления и приоритеты внешнеполитической деятельности России и в которой был бы дан четкий ответ на ряд элементарных вопросов (например, кто для России является в данный момент времени «другом», а кто «соперником», к кому она может относиться нейтрально и т. д.); где были бы обозначены основные цели и задачи российской внешней политики, а также отмечены те вызовы и угрозы внутреннего и особенно внешнего порядка, с которыми сколько-нибудь уважающее себя государство непременно должно считаться.

Более того, стране необходима полноценная, многогранная, научно обоснованная государственная доктрина, которая содержала бы в себе и военную доктрину, в основании которой лежала бы понятная большинству населения страны национальная идея, и в которой Ближний и Средний Восток занял бы место, соответствующее значимости этого крупного мирового региона для России.

Только так, и не иначе, Москве можно обеспечить защиту и реализацию своих национальных интересов, а то что они есть, были и будут – это факт, не требующий особых доказательств. И в самом деле: разве может существовать полноценное государство, тем более такое крупное и имеющее длительную историю, как Россия, не формулируя своих национальных интересов? Ответ на этот вопрос напрашивается сам собой.

Защита социокультурной общности и удовлетворение потребностей входящих в нее индивидов и групп есть основная функция той политической общности, которую мы называем государством. В национальных интересах выражаются основные, жизненные потребности нации, народа, связанные с наиболее полной реализацией своих ресурсов, а также стремление занять то место в мире, которое максимально соответствует культурно-историческим и духовным традициям страны.

В данном контексте Ближний и Средний Восток для России имеет непреходящее значение. Ведь именно отсюда исходят опосредованные «пантюркизмом», «панисламизмом», «ваххабизмом» и прочими -измами наибольшие угрозы территориальной целостности и безопасности российского государства. Но одновременно здесь же таятся и ключи к великодержавности (в хорошем смысле слова), к поступательному развитию экономики России, а значит и ключи к развитию ее интеллектуального потенциала, военно-промышленного комплекса, социальной сферы и т. п.

Спрашивается: на чем же конкретно, на каких именно вопросах концентрируются сегодня интересы России в этой зоне мира? Национально-государственные интересы России в этом регионе сегодня концентрируются на трех основных вопросах: нефть (ее экспорт / импорт, возможность влияния на ценообразование на мировом рынке), взаимоотношения с достаточно пестрым мусульманским миром (с учетом исламского фактора во внутренней политике России), арабо-израильский конфликт и пути его урегулирования.

Средний Восток – это крупнейший в мире экспортер энергоресурсов. Но экспорт углеводородного сырья и по сей день остается основным средством наполнения бюджета и для России. В условиях длительного падения цен на «черное золото» и сокращения объемов его добычи в нашей стране через сотрудничество в данном вопросе с средневосточными экспортерами Россия могла бы изменить ситуацию с очевидной для себя выгодой. Образование своеобразного экспортного тандема «Россия – Ближний / Средний Восток» означало бы фактическое доминирование на мировом рынке нефти, а значит установление прямого контроля за ценами на это стратегически важное сырье.

Диверсифицированные военно-технические контакты также могли бы стать важнейшим источником поступлений в общегосударственный бюджет, средством формирования устойчивой зоны влияния России в данном регионе и ликвидации возникшего дисбаланса военных потенциалов, который является причиной напряжения и конфликтности во всей ближне- и средневосточной подсистеме межгосударственных отношений. Это особенно актуально в свете острейшей конкуренции и стремления США и других экспортеров вооружений вытеснить российский ВПК с этого регионального рынка, который является одним из крупнейших сегментов международного рынка в целом.

Следует также обратить внимание на тот факт, что отдельные сегменты Ближнего и Среднего Востока вполне подпадают под категорию «теневых зон», «зон ограниченного суверенитета», т. е. в такие сегменты политического пространства, в которых орудуют силы т. н. «мирового подполья». Речь идет о территориях, где власть перешла от официальных структур в «другие руки», где ни один государственный институт не действует или большая часть их парализована, где царит право силы со стороны полукриминальных или просто криминальных структур. Именно здесь сосредоточиваются убежища наркомафии, лаборатории по отработке криминальных методов в бизнесе и заповедники терроризма как «нового вида войн», который может прикрываться лозунгами национально-освободительной борьбы., партизанской войны («герильи»), движения за права меньшинств, борьбы с «неверными» и т. д.

На этом фоне особенно настораживает стремление США столкнуть Россию с исламским миром. С этой целью Вашингтон пытается задействовать исламский радикализм, переориентировать действия исламистов с Западной Европы и США на «южное подбрюшья» России и других стран СНГ. Сегодня это отчетливо проявляется в выдавливании России из Закавказья в связи с «большой игрой» на ниве нефтяной дипломатии в районе Каспия, а также в том, как Вашингтон пытается разрешить кризисные и конфликтные ситуации в других зонах мира. Непосредственную угрозу территориальной целостности России представляет активность «ваххабитов» в северокавказских субъектах Российской Федерации (особенно в Дагестане).

Большая часть вызовов и угроз России вызвана неурегулированностью «конфликтных узлов» на Ближнем и Среднем Востоке. При этом не будем забывать, что именно этот регион является эпицентром (ядром) конфронтационного поля, в которое постепенно втягиваются приграничные районы России. Попытки же со стороны «сильных мира сего» контролировать и управлять разрушительными тенденциями, которые господствуют сегодня в закавказских и центрально-азиатских государствах, заранее обречены на провал без реального партнерства с государствами Ближнего и Среднего Востока.

В этом плане Россия заинтересована в скорейшем урегулировании арабо-израильского конфликта. Промедление в разрешении этой проблемы в конечном итоге может привести к войне (пусть даже незначительной по масштабу), но факт наличия в арсенале государств региона смертоносного оружия создает угрозу военной и экологической безопасности как на южных рубежах, так и на территориях самого российского государства. Между тем в Израиле проживают сотни тысяч выходцев из России (по некоторым оценкам их численность приближается к миллиону), а на самой ее территории находятся крупные еврейские общины. Поэтому арабо-израильский конфликт для Москвы это не только внешнеполитическая, но в определенной мере и внутриполитическая проблема.

Особую опасность представляет эскалация напряженности в «курдском узле», который находится в непосредственной близости от границ России. Кроме того, на ее территории проживает большое количество курдов. И вероятность того, что «волны», которые может породить стремительное самоопределение Курдистана и порожденная этим череда конфликтов с соседними государствами, достигнут России в виде потока беженцев, распространения оружия, наркотиков и т. п. очень велика.

Но, пожалуй, самым важным национально-государственным интересом (если угодно, «интересом интересов») России на Ближнем и Среднем Востоке являются ее взаимоотношения с миром ислама, имеющие в современных условиях как внешнеполитическое звучание, так и внутриполитический смысл. Ведь «исламский пояс» начинается прежде всего в самой России.

Мы часто слышим широковещательные заявления различного рода политиков и общественных деятелей о том, что-де граждане России «обречены жить вместе», строить «общероссийский дом» и т. д. Возникает вопрос: а что объединяет нас, какой «цемент» скрепляет столь сложный организм, каким является наше государство, в котором живут представители столь различных конфессий и культур? Вразумительного ответа на этот главный вопрос мы практически не слышим. Но ведь здесь-то и скрыта основная проблема.

По нашему мнению, для россиян необходима как бы «двойная идентичность». Мы имеем в виду такого рода самоопределение, которое бы производилось в двух ипостасях: с одной стороны, их идентификация как граждан многонационального и поликонфессионального государства, а с другой стороны - как людей, принадлежащих к определенному народу (нации, этносу), исповедующих вполне определенную религию и являющихся носителями вполне определенных культурных образцов. При этом обе эти идентификации должны находиться между собой в определенном балансе. Если, скажем, центр тяжести чрезмерно сместится в сторону национальной (или этнической) идентификации, как это имеет место, к сожалению, сегодня, то государство неминуемо придет к упадку и распаду.

Мы полагаем, что схема двойной идентификации наиболее полно отвечает интересам как православной, так и мусульманской конфессий современной России. Хорошо известен тот факт, что представлявшие православие и ислам государства практически никогда жестко не конфликтовали между собой. Не стоит забывать и то обстоятельство, что сегодня ислам – не застывшее явление. Он меняется и делает это с целью адаптироваться к требованиям мирового рынка, к условиям, создаваемым глобальными коммуникациями, к той логике, которую влечет за собой интеграция мусульманских стран к мировую экономику. И хотя, безусловно, в исламе присутствуют крайне агрессивные, экстремистские моменты, неизбежно порождающие выплески исламского радикализма, это ни в коей мере не снижает реформаторского потенциала исламской цивилизации в целом.

Учитывая исторический опыт сосуществования двух конфессий в лоне одного государства, сегодняшние ресурсы, которыми обладает Россия для налаживания конструктивного диалога с мусульманскими странами, считаем, что противостояние по оси: «Россия – мир ислама» есть лишь политическая проблема, притом во многом навязанная Западом и сознательно провоцируемая им, а не производная от межцивилизационного конфликта, имеющего глобальное измерение. Сегодня налицо явное стремление определенных кругов США и их партнеров по НАТО переориентирорвать экспансию исламского экстремизма на поликонфессиональную Россию с таким расчетом, чтобы она-то и оказалась на переднем крае противостояния христианской и мусульманской цивилизаций. С этой целью предпринимаются попытки навязать нашей стране роль своеобразного громоотвода от т. н. «исламской угрозы», втянуть ее в военно-политическую конфронтацию с мусульманскими государствами, с различными исламскими течениями.

Однако не только и не столько эти внешние факторы порождают значительные трудности во взаимоотношениях Москвы с исламскими странами и народами. Мы не ошибемся, если скажем, что наибольшую трудность для сближения нашей страны с исламским миром сегодня представляют факторы внутриполититические, т. е. контрпродуктивная позиция правящей в нашей стране элиты, которая демонстрирует полное пренебрежение, а зачастую и элементарное невежество в отношении как исламских государств, так и тенденций внутрироссийского развития сил исламской ориентации.

Не будем дальше развивать эту тему. Ограничимся сказанным. Возвращаясь же к общей постановке вопроса о национально-государственных интересах нашей страны на Ближнем и Среднем Востоке, отметим, что для их защиты и реализации у России (даже в ее нынешнем, далеко не идеальном состоянии) вполне достаточно ресурсов и возможностей, которые могут обеспечить ей проведение сбалансированной, прагматичной линии во внешней политике на данном направлении.

По нашему убеждению, внешнеполитическая линия Москвы в этом регионе должна стать результатом взаимозависимости двух моментов: во-первых, наличных возможностей и ресурсов, и, во-вторых, конкретных целей и вытекающих из них задач. Иными словами, речь идет о новой стратегии нашего государства в этом сегменте мирового политического пространства. С этой точки зрения, наиболее адекватной тем условиям, в которых ныне находится Россия, могла бы стать политика фрагментарного изоляционизма и балансирующей равноудаленности (или равноприближенности) по отношению к основным мировым центрам силы. Что мы конкретно имеем в виду и почему именно такая стратегия сегодня может быть эффективной?

Несмотря на колоссальные потери и издержки на пути т. н. «реформ», Россия все же сохранила определенные позиции в мире высоких технологий, на рынке вооружений и по некоторым показателям все еще считается великой державой. Но Москва не может проводить на Ближнем и Среднем Востоке наступательную политику посредством заключения стратегических союзов и альянсов, через неизбежную конфронтацию с другими великими державами и т. п. Не может она и уйти из этого жизненно важного региона мира. Единственно возможным вариантом остается своеобразная «игра» на противоречиях различных геополитических систем (тюркской, иранской, арабской) с поощрением, где это необходимо, противостояния образующих эти системы (в качестве своего рода «ядер») государств.

Размышляя о том, какую политику могла бы проводить наша страна в данном регионе и что могло бы характеризовать ее как «органичную» для России, можно заметить, что она должна быть в известной мере консервативной политикой, т. е. связанной с поддержанием по возможности спокойствия на окаймляющих ее территориях-«проливах», с наведением связей-«мостов» поверх и в обход конфликтных очагов, вспыхивающих у ее границ, с четкой, дробной проработкой системы геополитичесикх, экономических, оборонительных интересов и дифференцированным подбором союзников на каждый интерес.

Иными словами, необходим точно выверенный, гибкий регионализм во внешней политике и асимметричный подход к государствам этого региона. Последнее предполагает необходимость выделения в рамках Ближнего и Среднего Востока приоритетных субрегиональных систем (соответственно, государств), «работа» с которыми может принести максимальные выгоды России и которые позволят в полной мере реализовать ее внешнеполитический потенциал. Но одновременно с этим России придется дистанцироваться от ряда актуальных или потенциальных противников, геополитически ориентированных на те центры влияния, которые находятся в сфере влияния атлантистски ориентированных сил.

Однако, было бы политически наивно и даже вредно игнорировать то обстоятельство, что осуществляя, а по мере необходимости и наращивая свое присутствие в некоторых регионах в качестве посредника (Балканы, Закавказье, Центральная Азия, Приднестровье), Россия способна обеспечить рост своего политического влияния, добиться выгодного для себя изменения внешнеполитического курса заинтересованных в бесконфликтном развитии государств.

Подобная вовлеченность нашей страны в международно-политические процессы современности отнюдь не всегда может и должна быть направлена на скорейшую, полную и окончательную ликвидацию «горячих точек» в мировой политике. Нельзя не признать: за подобные суждения нередко упрекают в политическом цинизме и, что еще более серьезно, есть немалые сомнения в целесообразности проведения такой политики. Но одновременно даже самые последовательные зарубежные защитники «либерального национализма» признают, что распад любого многонационального государства способен создавать вакуум силы или новое соотношение сил между его наследниками. Эти результаты бывают стратегически выгодны другим государствам. Так почему же этим не воспользоваться? В данном случае речь идет о выгодах для России, которые открываются для нее на Ближнем и Среднем Востоке в новой геополитической ситуации.

В данный момент Россия должна исходить не столько из перспективы установления многополюсного мира, сколько из большой вероятности возврата к биполярной модели межгосударственных отношений. Только теперь тот полюс, который ранее занимал СССР, скорее всего займет бурно развивающийся Китай. Даже если вариант «новой холодной войны» и не реализуется в полной мере, то определенного рода противоречия по оси: «Пекин – Вашингтон» будут оказывать существенное влияние на всю мировую динамику. Поэтому следует, наконец-то повернуться лицом к Востоку и в рамках этого поворота «не разъединять, а наоборот, собирать Евразию».

Именно таким должен быть базовый императив российской внешней политики в современных условиях. Это та естественная или, если угодно, «органическая» функция России, максимально отвечающая ее культурно-историческим и географическим особенностям и традициям. Ведь через российские просторы проходят самые короткие и дешевые пути, связывающие Атлантический и Тихоокеанский макрорегионы. В этом плане Ближний и Средний Восток – это южный полюс Евразийского континента, от стабильности и интегрированности которого зависит безопасность и прочность «континентального моста».

Говоря о необходимости повернуться лицом к Востоку, мы вовсе не отрицаем значимости других векторов внешнеполитической деятельности современной России. Россия, выходящая на многие регионы, не может не строить свою внешнеполитическую стратегию по многовекторному принципу. Здесь какой бы то ни было выбор по формуле «или-или» в пользу какого-либо одного направления в ущерб другим неминуемо сопряжен с крупными стратегическими просчетами. В современном мире вообще не совсем конструктивна сама мысль о западной или восточной ориентации и соответствующих ориентирах внешнеполитической стратегии России, поскольку нынешние реальности таковы, что много Востока присутствует на Западе и еще больше Запада – на Востоке.

Ныне Россия занимает не просто полуокраинное по отношению к мировым центрам положение, как это было до первой мировой войны, или положение одного из двух полюсов в двухполюсном миропорядке послевоенного периода, а срединное пространство между Европой, Дальним Востоком и мусульманским миром. В то же время она является центром притяжения стран постсоветского пространства, тем самым составляя ось новой группировки стран и народов, которая, строго говоря, не образует единого географического региона.

Таким образом, это та очевидная геополитическая реальность, с которой трудно не считаться. Но есть и второй (более значимый) момент. И связан он с тем, что можно было бы назвать геоцивилизационной перспективой развития России. Здесь необходим уже более широкий взгляд на проблему, ее рассмотрение в свете изменения фаз большого исторического цикла, или мирового «мегацикла», который характеризуется периодической сменой цивилизационных доминант (попеременно, восточной и западнической).

Вернемся однако к непосредственному предмету нашего разговора. Та роль и тот вариант долгосрочной стратегии России в международных делах на ближне- и средневосточном направлении, о которых мы говорили выше, позволили бы ей в перспективе преодолеть угрозу конфедерализации, способствовали бы ее консолидации ее политического «организма», а заодно и развитию экономического потенциала, налаживанию дружеских связей с «ближним зарубежьем». Отношения с последним следует строить таким образом, чтобы создавалось стабильное и безопасное окружение России, столь необходимое ей для решения своих проблем, что, в конечном счете, позволило бы России вновь стать одним из глобальных центров силы. В свою очередь, это дало бы возможность уже на новом уровне перейти к новой внешнеполитической стратегии и новой практике во внешней политике.

В этой связи следует также добавить, что практически все экономические связи бывших южных республик Советского Союза были ориентированы на север, поэтому экспортные возможности центрально-азиатских стран, по сути, являются конкурирующими, а не взаимодополняющими. Запутанность же и напряженный характер в сфере межэтнических и межконфессиональных отношений в этих странах требуют совместной, хорошо скооперированной деятельности по разрешению ненасильственным путем вновь возникающих и уже существующих конфликтов.

Наиболее приемлемым стратегическим партнером для России может выступить Иран, являющийся страной, объективно заинтересованной в деле образования стабильного, без внутреннего напряжения «южного полюса Евразии». Ряд общих интересов делают Москву и Тегеран естественными союзниками, особенно если учесть заметное давление на государства Ближнего и Среднего Востока со стороны Вашингтона. Как и Россия, Иран - это многонациональная страна, где при господствующем положении ислама шиитского толка представлены и другие религии. Поэтому устранение межэтнических противоречий, нет-нет да возникающих на периферии этого государства (в провинциях, населенных азербайджанцами, курдами, белуджами и т. д.) и в сопределеных с ним странах (например, в Закавказье и Центральной Азии), представляет для Тегерана, как, впрочем и для Москвы, первостепенную задачу, от выполнения которой во многом зависит судьба этой страны: либо распад и полная дезинтеграция государства, либо обуздание разрушительного действия этнонационалистических и сепаратистских сил.

Что касается внешней политики России в арабском мире, то она должна быть чрезвычайно диверсифицирована. Главной задачей Москвы здесь является разрешение существующих конфликтов, в частности арабо-израильского. В современных условиях у России нет надобности в том, чтобы содействовать превращению арабского мира в силовой полюс («жесткий кластер», по Бжезинскому), ибо это создало бы значительное перенапряжение региональной оси противостояния между Израилем и Ираном. Арабские государства служат своеобразным амортизатором в этом противостоянии. Консолидированный арабский мир неизбежно бы занял позицию неприятия любой гегемонии, с чьей бы стороны она ни исходила: со стороны Тель-Авива или со стороны Тегерана.

Достаточно перспективными с точки зрения разрешения «ближневосточного тупика» выглядят отношения с Израилем. Конечно, роль России в регионе сегодня несравненно меньшая, чем некогда всесильного СССР, но она уже во многом и другая, не подверженная логике «холодной войны». Однополюсный мир, построение которого Вашингтоном видится исключительно по американским стандартам, а также мини-вариант этого Pax Americana, устанавливаемый на Ближнем и Среднем Востоке, весьма далек от совершенства. Он не решил прежде и не решает сегодня проблемы Израиля.

Конечно, экономические интересы России в сообществе арабских государств и в целом исламском мире сегодня несравненно шире, чем в Израиле. Но следует помнить, что Россия с ее близостью к региону, с повышенным риском сепаратизма некоторых территорий на южных границах, с опасностью политического экстремизма и терроризма и т. д., более чем кто бы то ни было из международных посредников, заинтересована в прочном и устойчивом урегулировании длительного конфликта в Палестине, в развязывании «узлов противоречий на юге Ливана, на Голанских высотах и т. д. И не взирая на то, что сама Россия характеризуется политической неустойчивостью и экономической нестабильностью (это непременные характеристики системы, находящейся в переходном состоянии), она не может устраниться от конфликтной ситуации на Ближнем и Среднем Востоке, предоставив разрешение арабо-израильского конфликта другим державам или вообще пустив дело на самотек.

Для успешной реализации меридиональной стратегии по оси: «Север-Юг» России должна усилить свою внешнеполитическую активность по всем каналам: дипломатическим, экономическим, военным, гуманитарным и т. д. Отсутствие материальных ресурсов необходимо компенсировать тем, чтобы умело строить свою дипломатию с использованием всех возможных средств: использования права голоса в Совете безопасности ООН, своего остаточного влияния в регионе, знания ситуации и исторических прецедентов, ведения тонкой игры на противоречиях региональных центров силы (при отсутствии жесткой зависимости от них) и т. д.

Исходя из этого, подчеркнем: сегодня особенно важен прорыв на том направлении внешней политики нашего государства, которое напрямую выводит его к обширному и весьма разнородному миру исламских стран, пространственным «ядром» которого является регион Ближнего и Среднего Востока. Это обстоятельство и делает данное направление одним из ключевых векторов внешней политики России на мировой арене в условиях постбиполярности.