ЕВРАЗИЯ - Твердая почва евразийского сна

Твердая почва сновидений

Выставка Алексея Беляева-Гинтовта поражает. Много разных ассоциаций и сюжетов. По порядку не хотят выстраиваться. Пусть идут как идут.

Обычно, когда я прихожу куда-то, за исключением разве тех мероприятий, которые устраиваем мы сами, я чувствуют shaky ground. Это написал в 90-е какой-то журналист англоязычной газеты, который делал со мной интервью про программу Finis Mundi на Радио 101. В этом интервью я сказал фразу «I am metaphysical DJ». Фраза гуляла по интернету, вначале со ссылкой на меня, потом просто так. И было не понятно, кто такой этот «metaphysical DJ», и что это вообще значит. Стало мемом. Там же было написано, что на Радио 101 у Дугина, мол, shaky ground. Да, верно, так и было. Куда не ступишь, shaky ground.

Масоны называют Бога «Великим Архитектором Вселенной». Он производит то, что другие переживают как очевидность. Но сколько боли и риска в этом производстве…

Так было и на прежних выставках Беляева-Гинтовта: только появляются серьезные евразийские темы в обобщенном арт-контексте, того и жди, как завопит какая-то мондиалистская либеральная обезьяна: «смотрите, вот они, кого вы сюда пустили…» Неважно, вопила обезьяна или нет, иногда, на самом деле, вопила, но shaky ground было всегда. Меня поразило как молнией: на этот раз на выставке Беляева-Гинтовта в галерее «Триумф» - в совершенно мондиалистском месте - этого чувства не возникло. Такое впечатление, что я вступил на твердую почву. В чем дело?

До конца не уверен, но вероятно дело в новых работах Беляева-Гинтовта. Они совершенны. Обретена такая гармония между концептом и формой выражения, что при всем желании уже больше никто не закричит. Самым полным кретинам теперь ясно: это искусство, коллеги, вы можете выть, визжать, кусать локти, подавать в суд, но это искусство, и оно говорит само за себя, уверенно, мерно, торжественно и спокойно. В этом есть что-то суверенное. Задумал, сделал, показал и раздался взрыв тишины.

Вы убедили их, Гинтовт. Они теперь безответны.

Может быть, дело в завораживающем движении виртуальных горизонтов, может быть, в подборе тона и тканей, может быть, в чем-то еще. Выставка не оставляла сомнений. «Мы сделали это», - думал я, переходя от картины к картине. «Мы это сделали»…

Новый Пиранези

Обращение Гинтовта к архитектуре символично. Он художник тотальный. А именно архитектура есть тотальный стиль. Анри Лефевр говорил, что архитектура есть производство пространства, которое фиксирует в себе власть, а затем, в свою очередь, власть переживается людьми, как нечто естественное и само собой разумеющееся через пейзаж города. Так создает мир Бог - из ничто, а затем, все кажется естественным. А каково Богу, смотрящему в черную бездну ничто?

Гинтовт по какому-то неизвестному образцу создал центр Города, через него и весь Город, а через него и страну, и мир, раскинувшийся в окрестностях этой страны… Он тоже создал его, этот оставшийся за кадром мир.

Я вспомнил о Пиранези - Аппиева дорога, где наряду с узнаваемыми каждым римлянином объектами высятся гигантские сомнамбулические пирамиды, стелы, неведомые храмы и невозможные статуи. Рим сновидений. Парвулеско писал, что через странный и первертный ресторанчик «Daponte Blue» (был ли он в действительности?) Юлиус Эвола однажды провел его в несуществующие сады Roma Eterna, к могилам патрициев, основавших это вечное место.

Гинтовт обнаружил потерянную во снах карту другого вечного города - Третьего Рима. И он провел нас туда. Мне кажется, что я заблудился там, и из галереи «Триумф» вышла только часть меня, а часть осталась в пространствах мерно вращающихся башен.

Наш постмодерн

К какому стилю можно отнести эти работы Гинтовта? Безусловно, это постмодерн. Но какой-то особенный. Постмодерн деконструирует смыслы. И это делают картины Гинтовта. Мы видим на них знакомые объекты - Кремль, Красная площадь, Мавзолей, Храм Василия Блаженного… Но они вынесены из контекста, властно оторваны от банальных связей и привычных структур. Это постмодерн, да. Но… Но в этом нет ни иронии, ни нигилизма, нет издевки. Это серьезно, совершенно серьезно. Художник взялся за дело по-настоящему. Это, наверное, может напугать.

Второе: деконструируя, Гинтовт реконструирует. Создает из существующих ансамблей и высокоторжественных галлюцинаций новые грандиозные ряды видений, картин, событий. Старый нарратив мягко, но уверенно, отодвинут, как портьера, однако, лишь для того, чтобы дать место новому нарративу - на сей раз построенному по всем правилам глубинной и четкой отточенной рефлексии.

Это, собственно, и есть евразийство и Четвертая Политическая Теория: мы делаем шаг вперед, вправо и вверх, переступая настоящее, запутавшееся в своей тупиковой автореферентности и… И оказываемся в пейзажах Беляева-Гинтовта, все там же, на той же широте и долготе, но явно при этом где-то еще. Там и не-там в одно и то же время, здесь и не-здесь. Это и есть ткань евразийского сна.

Время Беляева-Гинтовта

Социологи знают, что существует много времен, а не одно. Жорж Гурвич писал об этом, предложив свой список. Список отличный, но не полный. Я предложил иную версию в «Социологии русского общества» (Дугин А. Г. Социология русского общества. М.: Академический проект, 2010). Но и его не достаточно. На выставке стало понятно, что есть еще одно, неучтенное нами время - время Беляева-Гинтовта.

Теперь мы знаем, как составлять карту гиперплоскости - надо просто вычеркнуть настоящее… Отличная идея: на-стоящее, на самом деле, не стоит на, но валяется под… И зачем оно нам такое нужно? То ли дело всё остальное…

Это время есть концентрация энергии древней мегалитической стоянки, построенной из снов, звуков, полетов, крови, желаний, боли, надежды и воли. На берегу реки спала группа полулюдей-полуцарей, и один седой старик с лошадиной головой увидел вещий сон - в нем были башни, и капли, коршуны и голуби, воины и гигантские вращающиеся кольца до небес, черные лучи подземной зари и порхающие пентаграммы. Этот сон старик записал по правилам аббата Тритемия на пергаменте лунного света и вручил алмазной звезде, первой появившейся на предрассветном небосводе. После этого старик умер.

Мы получили это письмо, и евразийский мастер поместил одну малопонятную, но очень могучую букву в арт-объекты своей выставки.

В этом времени есть прошлое и будущее. Но нет настоящего. Только прошлое и будущее. Вот так оно устроено. Прошлое уходит корнями в глубину глубин, к Турану, Скифии, забытым древнейшим мистериям тех народов, от которых не осталось и глиняного черепка. От них осталось лишь небо. И на нем все подробно и обстоятельно зафиксировано. Надо лишь правильно все расшифровать. И есть будущее - от которого также ничего не осталось, но и оно записано - только глубоко под землей, куда надо ползти много дней и ночей, царапаться, прогрызать сгнившие доски, проделывать одним словом ход… Но зато там есть столько всего…

У Третьего Рима много измерений и плоскостей. Москва Гинтовта дана в гиперплоскости.

Нарративы солярной Москвы

Вот версия истории, которую пытается рассказать нам Гинтовт. Некогда было пустое время, называемое «настоящим», но оно исчезло. Это было как колдовство, было и рассеялось. И тогда структуры вышли на улицы.

Это были глубоко евразийские структуры: они состояли из зданий, коршунов, летающих звезд, онейрических вращающихся масс, голубей, людей, волков, стражников, порталов, башен, пирамид, стел, движущихся дорог, развевающихся флагов, доспехов и храмов. Все население структур было прошло-будущим, оно не знало никаких плоскостей и было объемным, росло в четырех измерениях мягкого серого едва приглушенного света.

На страже структур стояли охранники порога: это были монголы, коршуны, советские физкультурники и космонавты. Они берегли тягучую субстанцию снов, зреющую внутри порталов и вылупляющуюся в хоровод мечущихся по небу смутных объектов. Каждому объекту соответствовал виток вьющейся башни, чешуйка на костюме космонавта и перо коршуна. Летающие реактивные пентаграммы стаями контролировали ситуацию, чтобы все сны и все физкультурники двигались строго по своим траекториям. Ведь во всем должен быть порядок. Наш новый имперский порядок.

Город был окончательно очищен от внутренних врагов, но опасность, тем не менее, подстерегала физкультурников на каждом шагу - она состояла из живых провалов времени, пытающихся уловить неосторожное сознание и утащить его в воронку настоящего. Для этого на помощь приходили стражи порога: они метали молнии в черный мавзолей, и оттуда раздавался низкий и глубокий свист или гул, нет, все-таки свист, от которого настоящее рассыпалось в пыль, немедленно слизываемую языком трехголовых евразийских электро-коров. И парад начинался заново под рев боевых слонов, оснащенных компактными ядерными боеголовками.

Мы были молекулами воздуха, разряженными до такой степени, что сквозь нас можно было спокойно протиснуться целому звездолету. И от этого нам было нечеловечески, по-физкультурному хорошо…

Строгий юноша на вершине крутящейся Бабилонской башни, снова вдохнул эфир полной грудью, и, разогнувшись гимнастическим иероглифом, стремглав полетел вниз. Но он превратился в голубя для того, чтобы вновь стать орлом…

Города Радикального Субъекта

Радикальный Субъект никогда не придет куда попало. Он не любит, когда все не прибрано, разбросано кое-как. Его отпугивает копошение излишней жизни. Должно быть все ровно столько, насколько хватает смысла.

Чтобы Радикальный Субъект проявил себя, ему надо построить город. Ангелополис. Чистый и аккуратный. Город, созданный из идей, форм, семян и переплетенных стрел абсолютно небесных гербов. Задумывались ли вы, что жить вообще совсем не обязательно? А если уж жить, то работая в толще огненных смыслов, пылая и падая, а иначе, наверное, вообще не стоит…

Ничего из того, что вы думаете, что оно есть, нет. Это просто бред. Ваш, а точнее, даже и не ваш случайный, чужой, бессмысленный и ненадежный бред. Вы не можете доказать, что зачем-то нужны. Вы не нужны, это точно, совсем, совсем не нужны…

А нужен только Город-Герой, где будут жить одни герои, сумевшие побороть сон, проснуться в нем и больше никогда не засыпать… Снам надо смотреть лицо в лицо, а не щурить глаза. Магический мир героев, «il mondo magico degli eroi» - но кажется, однажды, где-то кому-то я это уже говорил…