ЕВРАЗИЯ - Этический релятивизм в русской традиции

Православная этика стала объектом пристального внимания не только богословов и религиозных практиков, но и светских ученых, исследователей религии, философов, социологов. Среди наиболее острых и сложных выделилась проблема этического релятивизма в русской православной традиции. В рамках данного небольшого исследования коснемся лишь двух аспектов указанной темы: насилия и ненасилия в воинском служении и трудового этоса и предпринимательства.

Из слов Иисуса на суде Пилата следует, что противление силой и самозащита - дело естественное.

В каждой культуре присутствует ориентация, как на насилие, так и противостоящая ей ориентация на ненасилие. Так, западной цивилизации, в основном, присуще насильственное отношение к окружающему миру, в то время как восточной - ненасильственное. Подобные отношения характерны и для религиозных систем.

Традиционные земледельческие культуры исповедуют принцип невмешательства в протекающие природные процессы. В то время как ценности западной или техногенной культуры задают принципиально иной вектор деятельности - преобразующий, который затем распространяется и на социальные отношения. Уже в древности насилие рассматривалось как необходимое условие развития, когда культ войны и насилия получил сакральное значение. Несколько позднее оформились философские и идеологические системы, доказывающие естественность и необходимость насилия.

Представления о допустимости или недопустимости насилия довольно эластичны, они эволюционировали, в частности, в религиозных доктринах.

Наибольшее внимание проблеме этического релятивизма уделило христианство, где этика насилия и ненасилия прошла сложный путь развития - от отрицания самой возможности насилия до воинского служения, сопряженного с насилием, как особого духовно-нравственного подвига во имя ближнего, во имя Отечества.

В Библии нет прямого запрета употреблять насилие в земной жизни. В книге Екклесиаста сказано: «Всему свое время, и время всякой вещи под небом... - время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить...; время войне, и время миру» (Еккл. 3). И из слов Иисуса на суде Пилата следует, что противление силой и самозащита - дело естественное.

Указанные поиски в христианстве шли в двух направлениях: делались попытки выделить формальные условия, которые свидетельствовали бы о справедливом характере войны, и определялись цели войны, морально ее оправдывающие (война является справедливой, если ведется для защиты Божьих ценностей или если защищается собственная территория, права и законные интересы народа и государства). Только мир, по словам Блаженного Августина, является обоснованной целью войны.

Томистам принадлежит идея разделения войн на справедливые и несправедливые, допустимые и недопустимые. В середине XX века католицизм выработал два подхода к вопросу о допустимости войны - традиционный и пацифистский. Пацифизм получил широкое распространение во всем христианском мире. При этом современное христианство признает право народов на самозащиту. Именно этой точки зрения о допустимости войн, о противлении злу силою придерживается и Русская Православная Церковь.

Однако, гораздо большее внимание различные религиозные системы, и в том числе православие, уделяют не насилию (как социальной и этической проблеме), а его антиподу - ненасилию, не просто этическому осуждению и отрицанию насилия, а сложившейся философии, образу жизни, способу преобразования человечества, необходимому для выживания в современных условиях.

Ненасилие проявляется и в светских, и в религиозных формах - как принципиальная позиция и как прагматическое действие. В русской православной традиции философия ненасилия представлена, прежде всего, в творчестве Льва Толстого, который считал ненасилие необходимым законом человеческих отношений и единственным средством борьбы со злом, рассматривал ненасилие как принцип всеобщего объединения. В дореволюционной России у него было немало последователей, в том числе в Западной Европе, Японии и особенно в Индии.

Проблема насилия и ненасилия всегда была в центре внимания православных философов, особенно в XIX-XX веках. Так, к примеру, Лев Карсавин считал непротивление злу силою одним из величайших заблуждений и писал, что оно «противоречит христианской истине..., так как проповедует бездействие, а христианство не призывает к действительной любви и считает бездействие великим грехом».

Другой православный философ Иван Ильин, подробно разрабатывавший этику насилия, подчеркивал, что человеку принадлежит не право, а обязанность употребить насилие там, «где оно оказывается единственным или наименее неправедным исходом». В его работе «Основное нравственное противоречие войны» обосновывается возможность насилия и убийства, и связывается этот акт с нравственными качествами человека, вынужденного лишать кого-либо жизни.

Обоснование допустимости и законности противления злу силою, святости войны в защиту Родины всегда находилось в сфере внимания православного духовенства («Отношение христиан первых трех веков к военной службе», «Как должен христианин смотреть на войну?» и др.).

Особо подчеркнем, что формирование современной философии ненасилия явилось результатом позитивного воздействия интеллектуальных контактов между Востоком и Западом, их взаимообогащения нравственными ценностями. Плодом синтеза западного рационализма и восточной мудрости стали современные представления о ненасилии и мире как важнейшей цели и условии создания глобальной цивилизации. Эта философия с особым интересом осваивается современным студенчеством, у многих становится мировоззрением, жизненной позицией, что порой оборачивается весьма противоречивыми последствиями: отказом от службы в армии, пассивностью, неготовностью к борьбе с различными формами проявления зла и т. д., что и делает этот вопрос необходимым для осмысления, как в теоретическом, так и в практическом планах.

Другой проблемой, в которой отчетливо выявляется русский этический релятивизм, является хозяйственная деятельность.

Православное мировоззрение таит в себе некую антиномию, расщепляющую мир на несколько направлений по отношению приятия или же, наоборот, - неприятия этого мира. С одной стороны, православие зовет к освобождению от мира, от всякой хозяйственной заботы. В Библии многократно подчеркивается, что труд - это суета и томление духа и что от него нет никакой пользы. Более того, активное отношение к природе является греховным делом: «Все, что делает Бог, пребывает вовек: к тому нечего прибавить и от того нечего убавить» (Еккл. 3, 14). Добродетелью является только пассивное и безучастное отношение ко всему окружающему миру.

Кроме того, в православии веками поддерживалась точка зрения на труд как на изнурительное «в поте лица», мучительное состояние, посланное в наказание за грех прародителей. Труд - это тяжкая, постылая, но неотвратимая необходимость.

С другой стороны, существует позиция, согласно которой необходимо «овладевать миром», спасать мир, а не спасаться от мира. Человеку принадлежит право и обязанность трудиться, как для собственного существования, так для оказания помощи ближним.

Следует отметить, что православие никогда не создавало своей «политэкономии» подобно тому, как это делали католические схоласты или протестантские идеологи. Православие не игнорирует хозяйственно-экономических проблем, но подходит к их решению иначе, по-другому. Это определяется особым ракурсом видения мира и человека в нем, так называемой «обратной перспективой», отраженной в русской иконографии.

Если православие призывает «молиться и трудиться», то католицизм зовет «трудиться и молиться», а протестантизм убежден в том, что «труд и есть молитва».

Особенность православного этоса труда в том, что православного человека не заботят общественные последствия труда, но волнуют его нравственные основы, его влияние на душу. Потому самые ценные виды труда - молитвенный, прозелитический, миссионерский, дела благотворительности, милосердия, труд борьбы с грехом и т. д.

Заметим, что своеобразен подход к оценке труда: обращается внимание не на то, какая работа выполняется, а на то, кто ее выполняет. Простой труд не хуже и не лучше умственной или творческой работы. Для православного сознания характерен подвиг социального опрощения: любовь к абсолютной бедности, юродство, социальное уничижение. В обыденном сознании идеал опрощения понимался как упрощение бытовой жизни, что приводило в реальности к простоте и аскетичности во всем. Нередко это оборачивалось убогостью жизни, что в большей степени свойственно русскому умострою, чем стремление европейцев к изысканности и красоте.

Деревенский пейзаж веками не изменялся и был основан «на полном подчинении форм жизненного устроения бесформенности застраиваемой земли, но и варварское отсутствие всякого тяготения к культуре, но и чисто русское упорствование в своем исконном убожестве» (Федор Степун).

Бедность в православии рассматривается не просто как социальное состояние, но как высшее призвание, высшая свобода, а богатство представлялось нравственно сомнительным. Бедность сама по себе уже предполагала добродетельность, а богатство - порок: «Продашь душу в ад - будешь богат», «Богатство жжет, а нищета живет» и др. Богатых называли и называют сегодня «делец», «хапуга», «рвач», «толстосум» и т. д., полагая, что богатство им досталось неправедным путем, не по совести.

В свою очередь, это вызвало защитную реакцию зажиточных людей. Они, осознавая свои греховные, безнравственные деяния, снимали с себя комплекс вины. Психическая тирания сводилась к уверенности в том, что денежные вклады в церковь или монастырь, вперед оплаченные по завещанию заупокойные службы и т. п., то есть «добрые дела и заслуги» перед церковью отмоют, очистят прежние грехи.

Православие «непрактично», иррационально, ориентировано не на формальную рациональность экономики, не на эффективность, не на получение прибыли, а на цель, лежащую вне экономики и вне хозяйства. В этом смысле православие не создает духовные основы для формирования делового человека, предпринимателя. Скорее, наоборот, оно предохраняет его от этого, от искушения хлебами и от соблазна увидеть в экономическом развитии залог счастья и благоденствия.

Современная социальная доктрина православия провозглашает необходимость возрождения национального уклада жизни, неотъемлемую часть которого составляют предприниматели, преодоления пропасти между бедными и богатыми, возвращения Русской Православной Церкви к экономической независимости.