ЕВРАЗИЯ - Пространственно-временная модель Кавказа в условиях глобализации

Уже давно стало очевидно, что смена идеологического фасада у государств «социалистического лагеря» и формальное прекращение Холодной войны не привели к искомому результату. В паре Фукуяма-Хантингтон парадоксальным образом правыми оказались оба: если футуристическая утопия «конца истории» метафорически фиксирует торжество и безальтернативность либерализма, то концепция «столкновения цивилизаций» описывает реальность, в которой это торжество происходит, и называет цену, которую за это приходится платить. Как следствие, архитекторы «нового мирового порядка» в течение 1990-х годов постепенно перешли от реализации мондиалистского проекта «единого мира» к более прагматичной стратегии «Запад и Все Остальные». По сути, этот проект предполагает отказ «золотого миллиарда» от исторической ответственности за судьбы всего остального человечества, проигравшего на предыдущих этапах «Большой Игры».

Правовая карта Кавказа может быть охарактеризована в терминах «юридического плюрализма». Данный феномен отражает параллельное сосуществование в рамках единой ценностной системы различных нормативных элементов.

Важно осознать, что «богатый север» не имеет никакого позитивного сценария по отношению к «бедному югу». Интерес для неоконсерваторов из США и их союзников в Европе (кстати, также обреченных на заклание на следующем этапе исторического коллапса) представляет лишь безусловная военно-политическая и экономическая доминация над евроазиатскими пространствами. Збигнев Бжезинский писал по этому поводу: «Главный геополитический приз для Америки - Евразия… Первостепенный интерес Америки состоит в том, чтобы помочь обеспечить такую ситуацию, при которой ни одна держава не контролировала бы данное геополитическое пространство, а мировое сообщество имело бы к нему беспрепятственный финансово-экономический доступ. Геополитический плюрализм станет устойчивой реальностью только тогда, когда сеть нефтепроводов и транспортных путей соединит регион непосредственно с крупными центрами мировой экономической деятельности через Средиземное и Аравийское моря так же, как и по суше».

Ничтожная часть «туземного населения», которой будет доверено заниматься обеспечением добычи и транспортировки ресурсов (в первую очередь, нефти, газа, редких металлов), получит возможность интегрироваться в глобальное мировое сообщество. Все остальные обречены на рабское существование в экологически неблагоприятных районах и примитивные виртуальные удовольствия, которые дает медиа-цивилизация в обмен на утрату подлинного вкуса жизни, своей национальной, культурной и религиозной идентичности. Выступления недовольных будут подавлены местными силами правопорядка.

Руководители «национальных администраций» (вчерашних суверенных государств) окажутся перед брутальным ультиматумом: либо содействовать такому положению вещей, защищая представителей транснациональной олигархии от «народного гнева», либо под нажимом «свободного человечества» (имеется ввиду, конечно, США) уступить свое место более «сговорчивым», а значит, более либеральным и прогрессивно настроенным элитам. Экономической легитимацией указанного ультиматума является сбор налогов, т. к. основными плательщиками в бюджет, спонсором «национальных администраций» являются монополии, лишенные какого-либо чувства ответственности перед «туземным населением»; правовой легитимацией - «диктатура законов», ранее пролоббированных самими олигархами и их заокеанскими кураторами; политической легитимацией - псевдодемократическая риторика.

Если же «национальные администрации» проявляют упрямство, оказываются несговорчивыми, то на следующем этапе в действие приводятся более эффективные механизмы - «розово-оранжевые революции», либо открытые вооруженные вторжения в суверенные государства под надуманными предлогами (борьба с терроризмом, контроль за нераспространением ОМП, защита гражданского населения от диктаторских режимов и т. д.). Вспомним Афганистан, Ирак, Ливию - посмотрим на сегодняшнюю Сирию.

Проекция указанных закономерностей на Кавказ, где переплелись все знаковые фигуры новой «Большой Игры», и который в книгах американских стратегов назван «евразийскими Балканами», позволяет сделать ряд интересных выводов.

Кавказ - это уникальная многоуровневая система, в рамках которой в сложнейших комбинациях переплетены народы, религии и культуры. Однако, само по себе указанное обстоятельство еще не является достаточным основанием для объяснения необычайно высокого уровня конфликтогенности, захлестнувшей регион. Яркий пример тому средиземноморский ареал, где в условиях этнорелигиозной и культурной гетерогенности, не меньшей чем на Кавказе, резкая дестабилизация обстановки всегда происходила в периоды столкновения стратегических интересов геополитических игроков Востока и Запада (в канун Первой и Второй мировой войн, после роспуска «Варшавского Договора» и т. д.). В остальное же время диалог религий и культур, как правило, вполне обходился и без кровопролития.

Это позволяет, на наш взгляд, сделать вывод о том, что парадигма подавляющего большинства крупных социальных конфликтов носит геополитический характер, в то время как их конкретное содержание формируется из ткани объективно существующих межэтнических, конфессиональных, политических, социально-экономических и иных противоречий. Внезапное «обострение» конфликта, радикализация оппонентов, выбор необычайно агрессивных методов его «разрешения», затяжной характер противоборства, - все это верные признаки внешнего, субъективного вмешательства «третьей силы». Применительно к Кавказу такой «третьей силой», наряду собственно с Россией и государствами Закавказья, является трансатлантическое сообщество - США и их сателлиты, преследующие в регионе свои геополитические интересы.

Вариативность и динамику взаимоотношений геополитических игроков продуктивно рассматривать на различных (административно-территориальном, этнонациональном, конфессиональном, правовом, энергетическом и др.) уровнях, которые вместе образуют сводный геополитический атлас Кавказа, своеобразную карту «Большой Игры».

На государственном уровне Кавказ состоит из двух неравнозначных по своей внутренней структуре и значимости частей: региона Северного Кавказа в составе Российской Федерации и государств Закавказья, которые обрели независимость после распада Союза ССР - Азербайджана, Армении и Грузии.

На этническом уровне карта Кавказа представляет собой причудливую мозаику, в которой очаги расселения этнических групп не соответствуют проведенным между ними административно-территориальным или даже государственным границам. Некоторые республики однородны и гомогенны (как, например, Армения и Азербайджан), другие, напротив, гетерогенны (Грузия, большинство республик Северного Кавказа). Во многом из-за этого, а также в силу исторической инерции, существует определенный антагонизм между армянами и азербайджанцами (нагорно-карабахский конфликт), осетинами и ингушами (осетино-ингушский конфликт), осетинами и грузинами, абхазами и грузинами (конфликтогенные процессы вокруг Южной Осетии и Абхазии), между кабардино-черкесской и карачаево-балкарской (тюркской) этническими группами.

Большой конфликтогенный потенциал несет в себе модернизация архаично настроенных вайнахских элит. Отдельного рассмотрения заслуживает ситуация в Дагестане, где проживают аварцы, даргинцы, кумыки, лезгины, ногайцы и др. народности, равновесие между которыми поддерживается на основе многовековых традиций по сохранению этнического баланса. Кроме того, нельзя забывать, что на Кавказе, в т. ч. в бывших республиках СССР, проживает большое количество русского (шире - русскоязычного) населения.

На конфессиональном уровне карта Кавказа окрашена, преимущественно, в зеленые цвета ислама, т. к. его исповедуют практически все этнические группы, за исключением армян, грузин, осетин и русских (христиане). Однако, интеграция между ними по религиозному признаку существенно затруднена, с одной стороны, из-за богословских разногласий между суннизмом и шиизмом (характерен преимущественно для Азербайджана), а с другой, из-за широкого распространения тайных духовных школ суфизма (тарикатов, вирдовых братств), не признающих исламского универсализма. Авторитет глав вирдов (шейхов) очень велик в республиках Северо-Восточного Кавказа (Дагестан, Чечня, Ингушетия), где на практике превышает влияние руководителей официальных исламских структур (муфтиев духовных управлений мусульман). Распространение же радикального ислама - ваххабизма (или салафизма) - имеет явную геополитическую подоплеку, на которой мы позволим себе остановиться подробнее ниже.

Правовая карта Кавказа во многом производна от описанной выше административно-территориальной и этнорелигиозной стратификации района и может быть охарактеризована в терминах «юридического плюрализма». Указанный феномен отражает параллельное сосуществование в рамках единой ценностной системы различных нормативных элементов, к наиболее важным из которых можно отнести:

этнический компонент, связанный с распространением обычного права (адата);

религиозная составляющая, ведущая свою историю со времени первого проникновения на Кавказ вначале христианства, а затем - ислама, с присущим ему специфическим кодексам поведения - шариатом;

региональная специфика, обусловленная дифференциацией нормативных систем в зависимости от т. н. «географического индекса» родо-племенных структур в рамках одной этнорелигиозной группы (например, различия в правовой культуре горных и равнинных тейпов у вайнахов и т. д.);

административно-политический компонент, связанный с влиянием на автохтонные кавказские народы более крупных государственных образований, в различные исторические периоды доминировавших в регионе (так, после включения большей части Кавказа в состав Российской империи, а затем и СССР, широкое распространение получила светская нормативная система - европеизированное право).

Доминирующими центрами энергетической карты Кавказа являются те географические зоны, которые обеспечивают доступ к энергетическим ресурсам Каспийского региона и условия для их последующей доставки в Европу. Особая роль здесь принадлежит Азербайджану и Грузии, территории которых активно используются западными странами для организации устойчивого и независимого от России канала транспортировки нефти.

Несмотря на рассмотренный нами государственно-правовой и этнорелигиозный плюрализм кавказского региона, принято говорить о значительной степени его культурной идентичности, о существовании особой «кавказской ментальности» в рамках «Большого Кавказа» (Северный Кавказ + Закавказье). Безобидное, с культурологической точки зрения, утверждение оборачивается, однако, геополитической амбивалентностью.

Так, для Москвы (взгляд из Кремля) единый Кавказ означает укрепление стратегических интересов России на южных рубежах: сохранение территориальной целостности, обеспечение безопасности региона, налаживание партнерских отношений с соседями из Закавказья, широкое сотрудничество в вопросах борьбы с терроризмом, незаконной миграцией, совместная разработка недр, контроль над транспортировкой добываемых природных ресурсов и т. д. На следующем этапе возможна более глубокая интеграция Кавказа в рамках таких надгосударственных структур, как СНГ, ЕврАзЭС, ОДКБ. Россия, как ни одна другая страна, заинтересована в стабильности и процветании региона.

Взгляд «с той стороны океана» (из Вашингтона), напротив, видит в идеологии единого Кавказа легитимацию для наращивания в регионе собственного военно-политического и экономического присутствия, дальнейшей геополитической экспансии вглубь континента. С одной стороны, это означает укрепление уже приобретенных позиций в Армении, Азербайджане и особенно в Грузии, с другой стороны, распространение своего влияния на вторую часть «Большого Кавказа» - в составе РФ. При этом активно используется следующая формула:

1) умышленное провоцирование объективно существующих в регионе этнорелигиозных конфликтов, эскалация напряженности, поддержка движений антироссийского толка;

2) эксплуатация принципов «толерантности», абсолютизация абстрактно понятых «прав человека» и либерально-демократических ценностей, широкое международное давление на РФ в целях воспрепятствовать эффективному и оперативному разрешению конфликтов;

3) привлечение трансатлантических военно-политических структур, как необходимый элемент для урегулирования конфликтов.

Лишь окончательное отторжение Северного Кавказа от России позволяет одновременно осуществить смену нелояльной Западу части российского политического истеблишмента, инициировать процесс дальнейшего территориального распада РФ, получить неограниченный доступ к природным ресурсам Евразии, окончательно закрепить доминацию атлантистов на континенте.

Сделанные нами наброски к геополитическому атласу Кавказа отражают взгляд на проблему с точки зрения пространства. Однако, в действительности, модель кавказского региона гораздо сложнее. В ней присутствуют элементы, порой фрагментарные вкрапления, относящиеся к различным историческим эпохам, существующие как бы в параллельных системах отсчета, где время течет по-разному. Чтобы разобраться в этой не очевидной «политгеометрии», необходимо обратиться к тем парадигмальным трансформациям, которые произошли в глобальном политическом процессе после распада Союза ССР.

Александр Дугин в целом ряде работ убедительно продемонстрировал, что процесс модернизации традиционных обществ на всех стадиях исторического процесса происходил не хаотично, а двигался к некой цели, определенному парадигмальному проекту, контуры которого окончательно проявились лишь в эпоху Нового времени. Именно тогда впервые была сформулирована концепция либерализма, интегрировавшая в себе скрытые тенденции, которые на протяжении предыдущих столетий являлись латентными механизмами секуляризации и дезонтологизации сакральных цивилизаций.

Именно либерализм представляет собой наиболее законченную и последовательную антитезу того, чем являлась политика в традиционном обществе. На протяжении XVIII - XX веков либерализм никогда не проявлялся в «чистом виде», всегда выступая вместе с другими (или против других) идеологических течений, и поэтому воспринимался лишь как одно из направлений современности, наряду с другими. Холодная война отражала, в том числе, и грандиозную историческую дуэль двух мировоззренческих систем - «либеральной» и «коммунистической» - за право наиболее точно отражать «дух современности», «дух Просвещения».

Таким образом, логика политической модернизации (вне зависимости от субъективных предпочтений) осмысливается, как перманентный процесс дезонтологизации и демифологизации традиционного общества в целях выхолащивания из него сакральных элементов и приведения к парадигме, основанной на либеральных принципах. Ранее о том же самом писал Карл Поппер. В его терминологии рассматриваемая гипотеза звучала как неизбежность тотального перехода от «закрытых» обществ, в которых общие интересы (целое) доминирует над индивидуальными (частное), к «открытым», в которых в качестве последней ценности провозглашен индивидуум.

Таким образом, политическая глобалистика (Поппер-Дугин) для описания эволюции политических парадигм оперирует тремя важнейшими концептами:

1. Премодерн - объединяет различные варианты традиционного («закрытого») общества: от примитивных архаических культов до великих империй прошлого. В политико-правовом плане основным императивом премодерна является сакрализация власти со всеми вытекающими последствиями - культ властителя, нераздельность государственных и религиозных феноменов, обязательное наличие социальной (кастовой) иерархии, умаление частного во имя целого, легитимация насилия и т. д.

2. Модерн - цивилизационная модель, в рамках которой осуществляется переход от «закрытого» общества к «открытому», к либерализму в чистом виде. На политико-правовом уровне этому процессу соответствуют секуляризация власти, появление концепций политического суверенитета, «государства-нации», «гражданского общества», номократии (диктатуры закона), индивидуальной ответственности, индивидуализма, прав человека и т. д.

3. Постмодерн (или ультрамодерн) - новейшее явление, призванное зафиксировать уникальную ситуацию, в которой оказался мир после крушения СССР. «Ситуация постмодерна» наступает тогда, когда модернизация доходит до своего крайнего предела, а сам модерн оказывается без явного противника, т.е. в новом абсолютном, безальтернативном качестве. С явлением постмодерна органически связаны такие концепты, как «информационное общество», «постиндустриальное общество», «глобализация», «мондиализм» и др. На политическом уровне это предполагает растворение региональных суверенитетов в «больших пространствах» глобализирующегося человечества.

Россия с обеих сторон оказалась зажата в парадигмальные тиски. С одной стороны, давление постмодернистических Соединенных Штатов, с другой стороны - премодернистических элит кавказского региона.

Важно подчеркнуть, что идеологии и концепции, использовавшиеся на каком-то этапе для борьбы с традиционным обществом, на следующем этапе сами становились жертвами модернизации, как недостаточно современные и прогрессивные. Стоило какому-либо идейному течению чуть-чуть притормозить на магистрали прогресса, как моментально оно подвергалось модернизации со стороны более «современных» конкурентов (например, религии Откровения в эпоху секуляризации). Тем не менее, обломки и фрагменты предыдущих политических парадигм никогда до конца не растворялись, а присутствовали либо на периферии магистрального политического процесса, либо латентно, под формой внешне современных идеологических движений (например, гегельянство в Новое Время, фашизм и коммунизм в XX веке и др.).

Все вышеизложенное полностью применимо и для анализа политико-правового ландшафта Кавказа, в котором присутствуют элементы традиционного общества, модерна и постмодерна. Их проекция на геополитический атлас Кавказа позволяет вплотную приблизиться к построению пространственно-временной модели региона. В соответствии с тринитарной логикой необходимо осуществить дифференциацию всех политических и этнорелигиозных групп. Образовавшуюся выборку следует проиндексировать еще раз, учитывая дуальность геополитического кода «Суша - Моря». Таким образом, пространственно-временное моделирование кавказского региона приводит нас к матрице, состоящей из шести (3х2) элементов:

1. Премодерн, находящийся в зоне морского влияния (атлантистский премодерн). Представлен широким спектром архаичных движений, имеющих антироссийскую направленность: начиная от ваххабизма (салафизма) и религиозного традиционализма нухаевского толка, заканчивая различными течениями кавказского сепаратизма с акцентом на вопросах этнонационального самоопределения в ущерб территориальной целостности РФ, проблемах депортированных народов и т. д. Наиболее наглядно указанный модуль проявляет себя в деятельности джамаатистского бандподполья по всему Северному Кавказу.

2. Премодерн, напротив, находящийся в зоне континентального влияния (сухопутный премодерн). В российской части кавказского региона представлен официальным духовенством (системой ДУМ), противостоящем ваххабитам. В странах Закавказья - это христианские и пророссийски ориентированные анклавы (в Армении, Южной Осетии, фрагментарно - в Грузии), а также национал-сепаратистские движения, находящиеся в оппозиции проатлантически настроенным правительствам своих государств (наиболее характерны в этой связи Южная Осетия, Абхазия и Аджария). Сюда же можно отнести течения мусульман-фундаменталистов суфийской или филошиитской ориентации, с явными симпатиями не столько к России, сколько к континентальному Ирану и определенной антипатией к «арабскому исламу».

3. Атлантистский модерн - соответствует уровню «государств-наций», региональных суверенитетов. Из трех закавказских государств к указанному типу, без всяких колебаний, можно отнести лишь проамериканскую Грузию.

4. Континентальный модерн. В чистом виде представлен постсоветской Россией, понятой как региональная держава, а не вторым полюсом планетарного противостояния. С известными оговорками сюда же можно причислить колеблющуюся Армению, а также балансирующий Азербайджан, явно спекулирующий своим исключительным положением с точки зрения доступа к нефтяным ресурсам Каспийского моря и их последующей транспортировки.

5. Атлантистский постмодерн. Проявляет себя в общем поле геополитической напряженности, глобализации, однополярного мира и незримого присутствия во всех уголках планеты США, трансформировавшихся в «империю сетевого типа». Основной вектор - тотальная десуверенизация региональных держав в пространстве постмодерна и включение их в зону своего стратегического влияния. Применительно к государствам Закавказья это означает их использование как плацдарма для экспансии в Россию (на примере Грузии). Применительно к самой России - отторжение Северного Кавказа, десуверенизация страны в целом, разделение ее на множество частей, превращение евроазиатского материка в «ничейную землю». Атлантистский постмодерн (победивший «The West» в геополитической терминологии) не имеет никакого позитивного проекта по отношению к фрагментам модерна и премодерна («The Rest»), оставшимся за его спиной и подлежащим лишь дальнейшей, уже окончательной и бесповоротной унификации.

6. Континентальный постмодерн - эта ячейка определена пока лишь виртуально, как потенциальный проект. Легитимность ее существования объясняется тем, что если информационная и технологическая составляющие глобализации не подлежат сомнению, как вполне объективный с исторической точки зрения процесс, то ее идейная безальтернативность может ставиться под вопрос. Поэтому, даже чисто теоретически, должна быть концепция «Постмодерна Евразии», отражающая континентальную ментальность, несущая «модернизацию без вестернизации». По логике, ее носителем должна стать геополитическая конструкция, интегрировавшая в себе евразийское «большое пространство» и рискнувшая бросить асимметричный вызов однополярной глобализации по-американски. Континентальный постмодерн, по идее, будет направлен на строительство многополярного и справедливого мира, в котором найдется место народам, культурам и экономическим укладом и из других временных эпох (модерн, премодерн).

У Хож-Ахмета Нухаева, т. н. «чеченского традиционалиста», была в свое время статья под названием «Давид и Голиаф», посвященная анализу геополитических и цивилизационных аспектов российско-чеченского конфликта. В ней он использует метафорические аналогии с архетипическим сражением Давида и Голиафа: «Библейский Давид сражался не просто с вооруженным до зубов великаном, а с первым воином филистимлян - народа, олицетворявшего древние силы Моря, морскую цивилизацию, поставившую перед собой задачу любой ценой взять под своей контроль торговые пути Север-Юг, на которых основывалась жизнь древней родоплеменной конфедерации израильских племен».

По мысли Нухаева, чеченцы, как носители традиции (премодерна) воевали не столько против России (модерна), сколько против Запада (постмодерна), проводником влияния которого на Кавказе и одновременно жертвой которого Россия, якобы, является: «В той мере, в которой Россия сегодня является частью системы международного права, охватывающей паутиной своих принципов и норм весь земной шар, то есть в той мере, в которой Россия - это государство, являющееся субъектом нового глобального порядка, она взяла на себя функции Голиафа».

Это очень принципиальный эпизод, т. к. подобным образом Нухаев легитимизировал действия чеченских бандформирований против России. Если на геополитическом уровне очевидно, что война в Чечне была на руку только атлантистам, что эта война была преступлением против Суши, то на парадигмальном уровне картина меняется на 180 градусов. Оказывается, премодерн борется с модерном, т. к. видит за его спиной «дьявольский абрис» постмодерна. Безупречный тезис. Казалось бы…

Но давайте посмотрим, кто такой этот самый Нухаев? Ведь при ближайшем рассмотрении выяснится, что на протяжении многих лет он активно взаимодействовал именно с атлантистскими геополитическими центрами, снискав себе на этом поприще внимание со стороны таких знаковых фигур, как Збигнев Бжезинский, Генри Киссинджер, Маргарет Тэтчер, Жак Атали и др. Более того, при его активном участии во второй половине 1990-х годов был реализован проект «Кавказского общего рынка», подразумевавший ту самую «общекавказскую идентичность», которая настаивает на интеграции «Большого Кавказа» (Закавказье + Северный Кавказ) без участия России.

Иезуитская логика атлантистов в эпоху глобализации подсказала новую стратегию скорейшей реализации их гегемонистских планов. Россия - классический образец государственного образования эпохи модерна - с обеих сторон оказалась зажата в парадигмальные тиски. С одной стороны, давление постмодернистических Соединенных Штатов, с другой стороны - премодернистических элит кавказского региона. Самое удивительное, что атлантисты через сеть своих официальных и неофициальных структур, в первую очередь международных НПО, настойчиво требуют от России дальнейшей модернизации по либеральным шаблонам, в т. ч. модернизации и унификации архаичных сообществ Северного Кавказа.

Параллельно с этим, через альтернативную сеть НПО те же самые силы - США и Великобритания - активно используют недовольство традиционных кругов либеральной и унификационной политикой Кремля на Кавказе для формирования и институализации новой инфраструктуры антироссийского сопротивления (как в форме салафизма, так и традиционализма нухаевского толка). На чьей стороне был этой игре, объяснять излишне.

Предательство Давида и его тайный союз с Голиафом. В преддверии геополитического «Endkampf» возможны самые неожиданные альянсы…