ЕВРАЗИЯ - Гей-сообщества в водовороте идентичностей

Небывалую актуальность в последнее время приобрели вопросы, связанные с судьбой гей-сообществ и их представителей. Публичная поддержка однополых браков президентом США, легализация однополых союзов в Европе, публичные акции протеста по этому случаю (митинги, самоубийство Доминика Веннера), принятие законов о пропаганде гомосексуализма, уличные столкновения, гей-парады, гей-пикеты, громкие каминг-ауты и даже геи-камикадзе (одиночный гей-пикет на дворцовой площади в день ВДВ) - все это составляет весомую долю хроники событий последнего года.

Многие справедливо задаются вопросом: «Зачем все эти парады? Я же не собираю парад, чтобы заявить о своей гетеросексуальности!» Ровно как в известном анекдоте:

- Бэрримор, что это за шум на улице?

- Гей-парад, сэр.

-А зачем он?

- Требуют однополой любви, сэр.

- А им запрещают?

- Нет, сэр.

- Тогда почему они шумят?

- Пи…сы, сэр.

Вопрос из анекдота задавать, несомненно, следует, однако придерживаться точки зрения Бэрримора следует вряд ли.

Попытаемся рассмотреть события, имеющие отношение к проблемам гей-сообщества в совокупности с их социальной подоплекой как элемент картины современной действительности.

Какова же картина действительности? Ни для кого не секрет, что средой обитания человека является общество - общество себе подобных, с которыми люди находятся в постоянном взаимодействии. В первую очередь люди взаимодействуют с теми, кто находится поблизости, и подобная группа взаимодействующих формирует для себя некий набор норм и правил, которые принимаются во внимание. Численность таких групп, однако, всегда будет меньше численности остальных людей, живущих на планете. Поэтому любая группа всегда ощущает разницу между «мы» и «они». Очевидно, что всегда можно будет найти людей, добровольно или насильно перемещающихся из одной группы в другую. Также можно найти группы, сливающиеся или отделяющиеся от других групп.

Начиная с XVI столетия мир трансформируется в капиталистическое хозяйство глобального масштаба. Весь мир сегодня представляет собой иерархичную систему разделения труда. Элементы этой системы - суверенные государства - составляют ядро, полупериферию и периферию глобального капиталистического хозяйства. Политически и экономически сильные игроки путем создания искусственных монополий выжимают добавочную стоимость из слабых, пользуясь буфером полупериферийного слоя игроков. В течение пяти веков система строилась, приобретая институциональную структуру, налаживая идеологические механизмы поддержания собственной жизнеспособности.

Вестфальский договор, заложивший основы межгосударственных взаимоотношений, концепция суверенитета и суверенного государства, право собственности и его государственные гарантии - все это суть стадии процесса укрепления сложившихся порядков, способы легитимизации процесса извлечения сверхприбылей в глобальном масштабе. Расходный материал процесса - общество, угнетаемая его часть - реагировал на эксплуатацию, и апогеем реакции на определенном этапе стала Французская революция 1789 года, закрепившая понятие гражданства.

Государства стали теоретически ответственны перед некой группой лиц, выражающих определенные требования. Ответной реакцией на эти требования угнетаемых явилась идеология либерализма, обещающая постепенное (путем реформ, уступок, институциональных изменений) продвижение к зияющему идеалу - процветающему гражданскому обществу, где соблюдаются и охраняются права и свободы каждого гражданина.

На первых этапах граждане получили избирательное право, государство благосостояния и националистическое воспитание. Постепенно предоставляемое все более широким слоям населения право голоса на выборах органов власти создавало у граждан иллюзию участия в управлении; установление минимальных уровней заработной платы и социальных выплат создавало иллюзию справедливого распределения благ; обязательное образование, служба в армии и различные националистические ритуалы воспитывали у граждан чувство привязанности к своему государству. Граждане верили, что личное благосостояние зависит от успеха государства, ведущего гонку за богатством на международной арене, а сами граждане своим «участием» в управлении всячески этому способствуют. Так они ощущали свое исключительное право и ценили эту исключительную привилегию быть гражданами того или иного государства. Начиная с этого момента, гражданство стало чем-то, что граждане вряд ли хотели бы разделить с «чужаками».

Гражданство и его критерии стали той самой культурной нормой, на основе которой происходило включение или исключение из общества тех или иных лиц. Но теперь оно стало проходить болезненно, потому что люди ревностно относились к растягиванию их исключительной привилегии на дополнительные категории включаемых, включаемые, в свою очередь, всё сильнее стремились обрести гражданство успешных государств; и сложнее, потому что любые изменения в культурной норме подлежали долгому юридическому оформлению.

С течением времени гражданство (как юридическая и культурная принадлежность тому или иному государству) перестало цениться столь высоко, так как к определенному моменту на планете не осталось ни одного клочка земли, не принадлежащего какому-либо государству, как не осталось и человека без гражданства. Гражданство стало восприниматься как нечто само собой разумеющееся, исключенных из категории граждан попросту не осталось. Однако своей ценности не потеряло (а может, приобрело и большую) чувство соответствия культурной норме. Границы доминирующей культурной нормы распространились далеко за географические пределы государств. И избирательное право, и социальные выплаты перестали быть чудом.

Основные гендерные, религиозные, расовые и этнические различия оказались преодолены, и результаты их преодоления закреплены в принимаемой всеми во внимание доминирующей культурной норме. Так в середине XX стали появляться новые группы маргиналов, которые заявляли о наличии скрытой дискриминации, завуалированной юридически и имеющей место фактически. Исключенные идентичности болезненно переживали свое завуалированное исключение из культурной нормы и серьезные фактические различия в положении их маргинализированных групп.

Мотивы борьбы идентичностей за интеграцию в культурную норму кажутся самоочевидными, однако за этой очевидностью скрывается самая суть идентичности в капиталистическом мире. Идентичность в капиталистическом мире есть отношение к своим возможностям и ресурсам как к предмету капитализации. Всё, что есть в человеке (пол, возраст, раса, этнос, религиозные, сексуальные предпочтения), может быть капитализировано, но совокупность характеристик при разных условиях по-разному конвертируется в блага. Поэтому исключенные группы всегда будут стремиться к интеграции в доминирующую норму.

Как отмечалось выше, ни в один момент все претендующие на включение не могут быть интегрированы в общество, потому как интеграция влечет за собой изменение нормы, а изменение культурной нормы влечет исключение. Можно даже сказать, что самая особенность процесса состоит в том, что процесс в теории бесконечен. Эмиль Дюркгейм предположил, что социальная система по мере преодоления реальных различий пересматривает принятые нормы, воссоздавая различия. Несомненно, если общество интегрирует всех маргиналов, то определение общества изменится так, что новые маргиналы возникнут вновь.

Геи - главные герои общества потребления, заказчики массовой культуры, охочие до любых продуктов массовой культуры, потребительских развлекалок.

Здесь усматривается одно из фундаментальных противоречий современной социальной системы: идеологический фундамент системы - либерализм - постулирует постепенное включение всех идентичностей в единую культурную норму, однако мы видим, что этот процесс теоретически никогда не придет к заветному завершению, воспроизводя себя снова и снова.

Капиталистический мир закручивает идентичности в водоворот вокруг культурной нормы, включая одних и исключая других. Игра идентичностей и создание новых маргиналов несет определенную пользу системе. Во-первых, группы маргиналов на начальных этапах играют роль козлов отпущения, на которых может списываться ответственность за какие-либо социальные неполадки, также образ явно отличной группы укрепляет лояльность доминирующей группы к властям. Во-вторых, сам процесс игры с идентичностями и его результаты периодически демонстрируют обществу воплощение принципов либеральной идеологии. В полной мере принципы не будут реализованы никогда, однако временные успехи отдельных групп оправдывают систему, вскрывают ее «добрые начала». Ну и в-третьих, с обществом нужно работать. Пассивность и безмолвие масс есть одна из главных проблем современности.

Воля современного человека, его жажда действия, страсть к великим делам угасает с каждым днем. Людям навязывают избирательные кампании, борьбу за права меньшинств, борьбу с коррупцией, различные типы солидарности, чтобы они выдавали реакцию. Только так власть может легитимировать свое существование, играть роль ответственного за общество, выполнять его запросы, наполнить смыслом свое существование. Создать видимость того, что она - власть - своими решениями реагирует на важный запрос.

Сегодня мы наблюдаем, как гей-сообщество интегрируется в культурную норму по всему миру, размывает общую доминирующую идентичность своей особенной. Гей-сообщество проходит путь демаргинализации, который в разных исторических условиях проходили женщины, чернокожие, мусульмане. Сегодня в большинстве обществ быть геем означает быть исключенным из доминирующей культурной нормы, гомосексуальная ориентация считается отклонением, исключением. Однако западный мир делает все, чтобы это в скорейшем времени изменилось. Помимо пресловутых парадов (разгоняя которые, общество делает из геев мучеников и страдальцев), нам показывают фильмы о романтической любви геев или фильмы, где главный герой - гей, снимают гей-версии известных сериалов или отдельные шоу про жизнь геев, выпускают журналы для геев, показывают выступления президентов, передают слова Папы Римского, не осуждающего геев, назначают гея мэром европейской столицы, разрешают геям заключать браки, то есть делают все, чтобы геи перестали восприниматься как люди, не вписывающиеся в норму.

Ещё в середине XIX века чернокожих в США не пускали в церковь, а сегодня они выбирают чернокожего президента, и уже белые американцы подвергаются дискриминации, когда где-то слишком усердствуют, пытаясь не ущемлять права чернокожих. Всё движется к тому, что противники гомосексуализма в скором времени станут новыми маргиналами, а порицание гомосексуализма будет признаком дурного тона.

Почему геи? Можно попробовать отыскать объяснение тому факту, что из всех «страдающих» меньшинств вот уже полвека за свои драгоценные права ведут борьбу именно гомосексуалисты. Ведь «раскрутить» борьбу любой другой группы маргиналов не составляет труда, но именно ущемляемые геи стали одними из самых главных героев политической повестки дня. Специфика и главное отличие представителей гей-сообщества в отличии сексуальной практики, отличии норм обращения с человеческим телом. И в этом отличии кроется ответ на наш вопрос. Человек, навсегда лишивший смысла (воспроизводство себе подобных) сексуальные практики и низведший их в предмет получения удовольствия, возводит получение удовольствия в смысл и главный принцип своего существования.

Геи - главные герои общества потребления, заказчики массовой культуры, охочие до любых продуктов массовой культуры, потребительских развлекалок. Гомосексуалистам свойственно ко всему относиться как к потенциальной возможности получить удовольствие, развлечение, как к объекту желаний, из которого все желания могут быть извлечены. И это суть такое же отклонение от доминирующей нормы, как и отклонение в сексуальных практиках. Миру и доминирующей культурной норме пока не свойственна установка на возведение массового потребления и получения удовольствия в смысл существования, пока это место занимает традиционная семья, дети, ну или хотя бы мысль о возможности воспроизводства. Однако процесс извлечения сверхприбылей в глобальном масштабе упирается в массовое потребление, на чем, собственно, и держится современный мир.

Ситуацию нужно исправлять: размыть массовую идентичность, размыть культурную норму в аспекте сексуальных предпочтений значит не просто лишить людей ориентации в таком фундаментальном вопросе, как гендерная и сексуальная принадлежность, но и лишить их мысли о естественном человеческом воспроизводстве, как сути существования. Олдос Хаксли во многом оказался пророчески прав, описывая свой дивный новый мир, однако даже ему не пришла в голову мысль, что общество пойдет по пути таких изменений культурной нормы.

Если бы король Георг VI узнал, что через 50 лет после его смерти его дочь посвятит в рыцари певца-гомосексуалиста, он бы нашел способ лишить её короны. Круговорот идентичностей и работа с культурной нормой (то есть с человеческим материалом) не остановится, пока жива современная миросистема. Кто знает, быть может, поколения наших потомков будут с улыбкой вспоминать, как в начале XXI века в обществе наказывали за педофилию и скотоложство, и гордиться новыми храбрыми борцами за свои права и свою идентичность.