Медведев. Его идеология

Истинная лояльность свободна и добровольна.

Каждый из нас призван к ней и каждый из нас

должен сам, без принуждения и страха -

постигнуть ее сущность, признать ее необходимость

для родины и ее значение в собственной жизни

и добровольно вменить себе свои полномочия,

обязанности и запретности, выражаясь юридически -

весь свой «правовой статус».

Иван Ильин

Президент-3. Двоевластие или тандем?

Процесс «сдачи-приемки» власти завершен. Теперь нам предстоит привыкать к новым словосочетаниям: «президент РФ Дмитрий Медведев» и «премьер-министр Владимир Путин». Не будем лукавить: третий президент – это не столько выбор России (вам этот слоган ни о чем не напоминает?), сколько выбор Путина, которому Россия доверилась.

Можно констатировать, что большинство населения пока воспринимает нового главу государства именно в качестве «верного продолжателя». Опрос «Левада-центра», проведенный через полтора месяца после выборов, свидетельствует: 67 % респондентов полагают, что Медведев «будет действовать под контролем Путина и его окружения», и лишь 22 %, что новый президент станет «действовать самостоятельно». Россиянам еще не вполне ясно, как именно будет выглядеть истинное распределение властных полномочий. Около 27 % опрошенных считают, что реальная власть останется в руках у председателя правительства Путина, 22 % - что президент Медведев все же возьмет бразды правления в свои руки, и 36 % полагают, что власть в равной степени будет в руках обоих руководителей.

Безусловно, с переездом Путина из Кремля в Белый дом роль правительства возрастет, а администрации президента, соответственно, снизится. Об этом свидетельствует, в том числе, перемещение на вице-премьерские должности ключевых фигур АП – главы администрации Сергея Собянина, «силовика» Игоря Сечина и «либерала» Игоря Шувалова.

Итак, по состоянию на май 2008 года в России существуют два лидера: легальный и легитимный. Это, что называется, «случай, не имеющий прецедента». Первая историческая ассоциация, которая приходит на ум: двоевластие февраля-марта 1917 года. Но и эта параллель явно некорректна – если тогда «власти» находились в жестком клинче и имели проблемы и с легальностью, и с легитимностью, то нынешний дуумвират предполагает взаимную поддержку и сердечное согласие.

Еще один, более давний пример из истории государства Российского, о котором неоднократно припоминали критики, в том числе и апологеты Кремля: «потешный царь» Симеон Бекбулатович. Как известно, осенью 1575 года Иван Грозный провозгласил этого касимовского хана «великим князем вся Руси» (сам же Иван Васильевич удалился в Александровскую слободу, продолжая править де-факто), а 11 месяцев спустя, когда народ как следует попросил истинного государя, он вернулся в Москву и сместил своего «преемника» с должности.

Но, согласитесь, между самодержцем, упивавшимся абсолютной властью, и выпускником юридического факультета ЛГУ, «пахавшим как раб на галерах» – дистанция громадная. Хотя «народ» – в лице лояльной творческой интеллигенции и глав национальных автономий, - и бил челом, Путин остался верен своему слову. Конституция 1993 года не была изменена ни на йоту, президентский срок не увеличился, выборы прошли в срок, и в полном соответствии с буквой закона.

Путин действительно поступился своим властным ресурсом. Во главе государства стоит другой человек. А в России, с ее многовековыми традициями единовластия, для страны с монархическим коллективным бессознательным это не так уж и неважно.

Четыре «И» и что-то еще

Понятно, что голосование 2 марта стало не только актом формальной легализации передачи власти, но и пропагандистски-идеологическим событием. Россия дала добро. Нынешняя экономическая политика может продолжаться, как и было задумано, до 2020 года и дальше.

Но что должно стать целью этой политики, во имя чего она ведется нынешним правящим классом, какие цели провозглашает? То, о чем говорил новый президент в своей предвыборной речи: комфортная и безопасная жизнь, рост среднего класса, качественное образование и здравоохранение, - это превосходно. Никто этого не отрицает. Но отечественная история свидетельствует о другом: идея, способная воодушевить и мобилизовать нацию, повести ее от стабилизации к прорыву, должна содержать что-то еще, помимо обещаний обеспеченной и благополучной жизни.

Еще тогда, когда Медведев не был кандидатом в президенты, а всего лишь фигурировал в «шорт-листе» преемников, неоднократно говорилось о том, что, собственно, фамилия будущего главы государства не столь важна. Аналитики (не исключая и представителей лоялистского лагеря) заявляли: важна преемственность курса – пресловутого «плана Путина». Который, заметим, в массовом сознании ассоциировался не столько с инвестициями, инновациями и другими народно-хозяйственными «И», сколько с восстановлением подлинного суверенитета и державной мощи. Доходчивый символ и наглядное свидетельство такого «плана Путина» - эффектный проезд военной техники по Красной площади, впервые со времен распада СССР. И то, что Парад Победы совпал по времени с датой инаугурации президента – вряд ли простое совпадение.

Вновь обратимся к vox populi. Судя по данным опроса, проведенного ВЦИОМ в начале цикла передачи власти - в 2006 году, 74 % россиян высказались за преемственность путинского курса. Но при этом 71 % заявил о том, что этот курс следует подкорректировать – в сторону большего соблюдения принципа социальной справедливости.

Сильная стабильная государственность, экономическая эффективность, защищенность граждан (о которых говорит новоизбранный президент) и смягчение социальных противоречий (чего требует общество). Все это - составные части вполне определенной идеологии, имя которой – консерватизм.

Честь мундира и научный патриотизм

Глава российского государства - как бы он не назывался: царь, император, генеральный секретарь или президент - никогда не был ни «всего лишь наемным менеджером», ни, тем более, зиц-председателем, подставным лицом, от которого ничего не зависит. «Венец и бармы Мономаха» никогда не были легкой ношей, даже в демократической РФ.

Мы не сомневаемся в том, что Владимир Путин и Дмитрий Медведев – люди одной команды. Безусловно, они действуют и будут стремиться действовать в тандеме. Но нельзя отрицать и того, что как высшая власть накладывает свой отпечаток на личность властвующего, так и личные свойства первого лица государства отражаются на характере власти.

Второй и третий президенты России – земляки, они долгие годы работали рука об руку в петербургской мэрии и Кремле, но все же у них разные биографии, разное прошлое, разный «бэкграунд».

Владимир Путин – человек из «органов». Это не достоинство и не недостаток – оставим рассуждения о том, что у агентов KGB нет души, на совести видного теолога Хиллари Клинтон. Дело в другом: люди, избравшие своей профессией охрану государственной безопасности, не могут не считать себя патриотами и державниками. Таково их credo, их внутреннее убеждение, не нуждающееся в дополнительных разъяснениях. «Есть такая профессия – Родину защищать». Отсюда и путинское государственничество, не требующие доктринального обоснования, и опора на узкий круг людей, которым президент доверяет лично (по большей части из числа экс-коллег), и недоверие к «капитанам большого бизнеса» и олигархическим СМИ. Решение практических задач спасения страны от распада, стабилизация, осторожный, но последовательный демонтаж наследия эпохи Ельцина – все это также базировалось на убежденности руководителя государства в правоте принимаемых им решений.

Дмитрий Медведев, несомненно, разделяет взгляды и устремления своего бывшего шефа, иначе он попросту не попал бы в «команду Путина». Но новый президент – не «человек в штатском», а просто штатский. Выходец из сугубо гражданской, научной среды - правовед-цивилист, профессор Петербургского университета, преподаватель гражданского и римского права. Недаром едва ли не самой болезненной проблемой современной России Медведев считает правовой нигилизм. И, не исключено, что неоднократно озвученный им постулат «Свобода лучше, чем несвобода», это вольный парафраз крылатого латинского выражения «Potior visa est periculosa libertas quieto sarvitio» – «Лучше свобода, исполненная опасностей, чем спокойное рабство».

Выходец из академической среды, тем более юрист-теоретик, чье научное мировоззрение сформировано строгими, чеканными формулировками Ius Civile, может, и должен быть человеком убежденным. Но эти убеждения облечены в стройную, законченную концептуальную форму – ведь человек науки мыслит не дискретно-практическими решениями, а концептуальными. И не в последнюю очередь это касается идеологии.

Патриотизма не станет меньше, но он будет качественно иным. Это, если так можно выразиться, «научный патриотизм». Чуждый агрессии и сентиментальной восторженности, но основанный на четком понимании того, «кто виноват и что делать».

«Он не меньше – в хорошем смысле слова, русский националист, чем я», - такую характеристику Владимир Путин дал своему «сменщику», вызвав тем самым немало кривотолков. Но в словах бывшего президента нет ничего странного: он всего лишь сказал о том, что начатый им патриотический курс будет продолжен преемником.

«Национализм в хорошем смысле» - это и есть укрепление российской государственности, сбережение и возрождение нации (безопасность граждан, их социальная защищенность, обеспечение их права на качественное жилье, образование и здравоохранение), борьба с правовым нигилизмом и чиновничьей коррупцией, отказ от радикальных либеральных экспериментов в экономике и последовательное отстаивание интересов России в мире. Таким образом, речь идет не столько о национализме, сколько о разумном, «научном» патриотическом консерватизме.

Окончание здесь