Столыпинская аграрная реформа: прошлое и настоящее

По результатам телевизионного конкурса «Имя России» второе место после Александра Невского занял Пётр Аркадьевич Столыпин – саратовский губернатор, ставший в начале XX века премьер-министром страны. Среди исторических деятелей, занявших по итогам конкурса первые три места, лишь Столыпин, мягко говоря, вряд ли может быть отнесён к политикам евразийской ориентации.

Что касается политического облика Столыпина, то этот сделавший политическую карьеру саратовский помещик и губернский предводитель дворянства был типичным «сыном своего времени». По своему мировоззрению Столыпин оставался в течение всей жизни рачительным помещиком, озабоченным в первую очередь процветанием помещичьего хозяйства, готовым, что называется, глотку перегрызть любому, кто покусится на благополучие хозяйств данного типа.

Вся его деятельность и на посту губернского предводителя дворянства, и на посту саратовского губернатора, и на посту премьер-министра страны – яркое тому свидетельство. Пресловутые «столыпинские галстуки» и характеристика «вешатель», которой удостоился этот исторический деятель – лишь закономерный результат претворения им в жизнь своего мировоззрения.

Справедливости ради отметим, что, несмотря на то, что характеристика «вешатель» Столыпиным вполне заслужена, отсюда вовсе не следует, что эта характеристика – однозначно отрицательная. Ведь любой исторический деятель должен рассматриваться в контексте своего времени – это истина настолько азбучная, что как-то неудобно её напоминать. Интересно, например, что бы сказали защитники «прав человека» и «общечеловеческих ценностей», если бы в период пресловутых гайдаровских «рыночных реформ» разорившиеся крестьяне стали как в начале XX века собираться в «пугачёвские шайки» и громить их «домики в деревне», а правительство страны не предпринимало при этом адекватных мер.

Столыпин не заслуживает особо трепетного к себе отношения вовсе не потому, что он был «махровым контрреволюционером», у которого «руки по локоть в крови» - в данном вопросе, подчеркнём ещё раз, далеко не всё так однозначно, как это может показаться на первый взгляд. А потому, что его «аграрная реформа» не только ничего не дала России, но и вообще в принципе ничего не могла дать, поскольку была порочна в своей основе, и её несостоятельность стала очевидна ещё при жизни «великого реформатора».

Столыпинская аграрная реформа, проведенная указом 9 ноября 1906 года, который после принятия III Государственной Думой 14 июня 1910 года стал законом, заключается в следующем. Все крестьянские поземельные общины были разделены на две группы: общины, не производившие переделов земли со времени наделения их землёй, и общины, производившие переделы. Первые, так называемые «беспередельные» общины, прямо переходили к подворному землевладению, все участки земли отдельных домохозяев передавались им в личную частную собственность. В общинах, где переделы производились, всякий домохозяин мог требовать в любое время передачи в личную частную собственность всей причитающейся ему по переделу земли.

Кроме единоличного выдела из земельной общины предусматривался также переход целыми общинами к владению на отрубных участках. Для этого необходимо было постановление, принимаемое простым большинством голосов всех домохозяев в селениях с общинным землевладением. Во всех указанных случаях, выделившиеся домохозяева сохраняли право пользоваться совместными угодьями, лесами и прочее.

В проведении столыпинской аграрной реформы в качестве головного учреждения, осуществляющего новую аграрную политику в целом – мобилизация денежных средств, создание и использование земельного фонда и другое – исключительное значение приобрёл Крестьянский земельный банк. Получив право самостоятельной покупки частных (преимущественно дворянских) имений, банк из простого кредитного предприятия был превращён в административно-политическое учреждение аграрной политики для быстрого развития крестьянского хуторского земледелия и для оказания помощи помещикам посредством выгодных для них продаж имений. Скупая помещичьи латифундии и раздробляя их на хутора и отруба, продавая крестьянам переданные банку казённые и удельные земли, оказывая крестьянам содействие в переселении в Сибирь и устройстве там на хуторах, Крестьянский земельный банк приобрёл значение главного проводника столыпинской аграрной реформы.

За десять лет столыпинской аграрной реформы из общины вышло и закрепило землю в частную собственность 2 млн. 478 тыс. домохозяев с площадью в 16 млн. 919 тыс. десятин земли. Это составило 21,8 % к общему числу домохозяев, владеющих землёй на общинном праве и 16,4 % ко всей площади надельного землевладения. Однако, эти показатели значительно колебались по различным регионам страны. Так, если в Украинском Правобережье они составили 48,6 % домохозяев и 50,7 % земли, то в Нижнем Поволжье 21,7 % и 12,2 % соответственно, в Среднем Поволжье – 19,1 % и 11,8 %, а в Приуралье – 4,4 % и 3,5 %.

Таким образом, российское крестьянство в массе своей отнюдь не рвалось брать землю в частную собственность. Подорвать общину и насадить в стране частное фермерское хозяйство так и не удалось. Тем более, нельзя было рассчитывать, что после 70 лет господства коммунистического коллективизма, окончательно подорвавшего ростки индивидуализма в сознании российского крестьянства, в наши дни крестьяне будут более охотно создавать частные фермерские хозяйства, чем это было во времена Столыпина. Естественно, «фермеризация всей страны», которую пытались осуществить «демократические реформаторы», потерпела полный крах так же, как и «фермеризация» страны в период столыпинской аграрной реформы, которую «демократические реформаторы» фактически взяли за образец.

Вспомним в этой связи, что в свою бытность вице-президентом страны Александр Руцкой по поручению президента Бориса Ельцина занялся разработкой концепции аграрной реформы. В данной концепции фактически повторялись основные принципы столыпинской аграрной реформы: формирование фермерского уклада как основного экономического уклада в сельском хозяйстве страны, использование Российского сельскохозяйственного (земельного) банка в качестве важнейшего политического инструмента новой аграрной политики и прочее.

Хотя сам Руцкой потом впал в немилость у «царя Бориса» и его присных, его «аграрные наработки» в Лету отнюдь не канули – аграрная программа «демократических реформаторов» по переводу сельского хозяйства страны на «американский путь развития» фактически представляла собой «радикализированный» вариант аграрной программы бравого генерала, сочинённой, как он любил повторять, на основе детального ознакомления с мировым опытом реформирования сельского хозяйства, и прежде всего - со столыпинской аграрной программой.

И дело здесь вовсе не в том, что «демократические реформаторы» составили свою аграрную программу на основе «аграрных наработок» бывшего вице-президента, а в том, что и бывший лидер «Демократической платформы в КПСС» Руцкой и «демократические реформаторы» гайдаровско-чубайсовского образца опирались в своих «аграрных изысканиях» прежде всего на опыт столыпинской аграрной реформы, которую они рассматривали как первую масштабную попытку реализовать в условиях России «американский путь развития» в сельском хозяйстве.

Во время нынешней аграрной реформы одним из главных вопросов стал вопрос о собственности на землю. Подчеркнём в этой связи, что вопреки широко распространённому мнению тотальная ликвидация частной собственности на землю была осуществлена в стране отнюдь не большевиками, а «буржуазным правительством» - после Февральской революции 1917 года: по требованиям снизу - по наказам самих крестьян и по решению съезда крестьянских депутатов. Так что нежелание современного российского крестьянства «фермеризироваться» обусловлено отнюдь не «коммунистическими пережитками в сознании крестьян», а гораздо более глубокими причинами, коренящимися в русском менталитете, в «коллективном бессознательном» русского народа.

Этот менталитет не смогла изменить ни столыпинская аграрная реформа, ни реформаторские потуги наших доморощенных «рыночников». Постоянные утверждения нынешних российских «демократических реформаторов», что успеху аграрной реформы в стране, якобы, помешало реальное отсутствие частной собственности на землю – лишнее свидетельство заскорузлой догматичности, крайней идеологизированности их мышления: тенденция уменьшения доли частной собственности на землю и увеличения доли государственной собственности является объективной тенденцией развития современного мирового сельского хозяйства. В настоящее время во многих странах мира доля государственной собственности на землю составляет порядка 50 %, а основной формой экономической реализации собственности на землю является сдача земли в аренду с долгосрочным пожизненным и наследуемым владением.

Что же касается непосредственно частной земельной собственности, то средствами централизованного воздействия государство во многих случаях практически лишило частных собственников прав абсолютного, полного и исключительного владения, пользования и распоряжения землёй, превратив действительную частную собственность граждан, по существу, в формально существующую частную собственность. В тех же США, например, среди всех ферм-производителей на долю ферм с полным частным владением землёй приходится всего 35 % используемых земель. Зато на аренду у государства и частных лиц приходится около 40 % используемых земель, а поскольку значительная часть земель находится в залоге (по различным оценкам от 20 % до 56 %) и фактически фермерам не принадлежит, то можно считать, что количество земли, используемой в сельском хозяйстве США «несобственниками», оценивается минимально на уровне 60% и максимально на уровне 75 %.

Так что, когда наши «демократические реформаторы» видят корень всех зол в сельском хозяйстве в отсутствии частной собственности на землю, они, как говорится, путают Божий дар с яичницей.

К тому же, как свидетельствует исторический опыт, уровень товарности сельского хозяйства зависит в первую очередь не от формы собственности, а от величины хозяйства, обуславливающей возможности его технической оснащенности. При прочих равных условиях товарность хозяйства прямо пропорциональна его величине. Это наглядно проявилось ещё во времена столыпинской аграрной реформы. Вопреки всем замыслам столыпинской аграрной реформы, производство товарного хлеба сосредоточилось в основном в крупных помещичьих и крестьянских хозяйствах. Так, производя половину всего хлеба, крупные хозяйства имели в своих руках почти три четверти товарного хлеба. Процент товарности составил: по помещичьим хозяйствам – 47,0 %, по крепким крестьянским – 34,0 %,  по середняцким и бедняцким – 14,7 %. На рынок работали в основном крупные хозяйства. Огромное же количество мелких крестьянских хозяйств, работавших на самообеспечение и являвшихся натуральными и полунатуральными, едва сводили концы с концами.

Подобные тенденции присущи и современному развитому сельскому хозяйству. Так, в конце XX века из общего количества 2,2 млн. ферм США на долю 14 % ферм с годовым совокупным объёмом продаж 100 тысяч долларов и выше приходилось около 71 % совокупного объёма производства. В то же время на долю 1,6 млн. ферм (около 73 % от общего числа ферм), совокупные продажи которых не достигли 40 тыс. долларов в год, приходилось менее 15 % совокупного объёма производства фермеров. Около 40 % всех американских ферм, с совокупным ежегодным объёмом продаж менее 5 тыс. долларов в год, производили лишь 3,6 % общего объёма фермерской продукции. Эти мелкие фермы – вообще убыточные, величина убытков на одну ферму составила в среднем около 1,5 тысячи долларов в год. И держаться они на плаву лишь благодаря правительственным субсидиям. Более 85 % фермерских семей имеют доход от работы на ферме ниже, чем в среднем по стране, и вынуждены в получении дополнительного заработка полагаться на занятие вне фермы. Тем не менее, почти у 75% фермерских семей совокупный доход из всех источников (как работа на ферме, так и приработок вне её) ниже, чем в среднем по стране. Несельскохозяйственная деятельность на ферме и вне фермы для многих фермеров становится основной, а доля доходов от неё достигает 50-60 % от суммарной величины всех доходов. В этих условиях многие фермеры считают работу на ферме побочным занятием, а саму ферму вместе с землёй - местом жительства на лоне природы. Количество ферм в США достигло максимальной величины в 1935 году – около 7 млн. ферм, затем это количество постоянно уменьшалось и составило в конце XX века не многим более 2 млн. ферм. В то же время средний размер ферм увеличился за этот период более чем в три раза. За это время возникли и стали основными не просто крупные, а крупные высокоспециализированные фермы.

Ставка на мелкие фермерские хозяйства, которую сделали российские «рыночники», продемонстрировала свою полную несостоятельность ещё во времена столыпинской аграрной реформы. В конце же XX века попытка повторить подобного рода «аграрную реформу» полностью противоречила основным тенденциям развития мирового сельского хозяйства. В тех же США мелкие фермерские хозяйства, составляющие 70 % всех фермерских хозяйств, владея 29 % земельных угодий, 31 % машин и оборудования, используя свыше 40 % рабочей силы, производят менее 10 % всего валового фермерского дохода, тогда как 14 % крупных ферм – 74 % дохода. Эффективность крупных ферм в США в 2-3 раза выше, чем мелких фермерских хозяйств.

Одна из главных проблем наших доморощенных «рыночников» состоит в том, что они крайне идеологизируют вопросы рыночных реформ. И вполне заслуженно их называют «либерал-большевиками». То есть, по сути дела, они являются как бы «большевиками наоборот», «большевиками-оборотнями».

Взять хотя бы само понятие «ферма». Российские «демократические реформаторы» под «фермами» понимают именно частные фермерские хозяйства. В то время как в США «ферма» – синоним сельскохозяйственного предприятия вообще: все хозяйства различаются как крупные, средние, мелкие, домашние (семейные), с наемным трудом и без него, коллективные и индивидуальные и т. д. Но независимо от приведенных различий все хозяйства именуются «фермами». Поэтому там существует один «фермерский уклад» при реальной многоукладности. Для любого американца любой наш колхоз является «фермой», для любого российского «демократического реформатора» любой колхоз есть лишь «форма крепостничества, возникшая в результате сталинской коллективизации, представляющая собой один из наиболее одиозных пережитков социализма», в лучшем случае – это «община», но ни как не «ферма». Подход американца, в данном случае – технико-экономический, подход «демократического реформатора» - сугубо идеологический.

Закончившаяся полным крахом попытка «фермеризации всей страны» лишь подтвердила выводы столыпинской аграрной реформы – частный фермерский уклад может существовать в России лишь в качестве второстепенного, но уж ни как не основного экономического уклада в сельском хозяйстве.

Вообще, идеология индивидуализма, лежащая в основе любого частнособственнического хозяйствования, в том числе и в той форме, которую она приобрела в рамках современного западного либерализма, никогда не пользовалась в России особой популярностью. Европейский капитализм, как убедительно показал Макс Вебер, обязан своим происхождением прежде всего протестантской морально-хозяйственной мотивации индивидуума, сформировавшей «частнособственнический» менталитет населения стран Запада.

Что же касается менталитета русского народа, то органически присущий ему дух общинности, коллективизма, обусловленный спецификой его «коллективного бессознательного» за годы коммунистического правления не только не был разрушен, но ещё более укрепился. И в настоящее время любые попытки насадить в России в качестве основных форм хозяйствования индивидуалистические формы частного фермерского хозяйства обречены на провал более чем когда бы то ни было прежде.

Проводившаяся на протяжении почти десяти лет столыпинская аграрная реформа, как бы ни пытались её сегодня поднять на щит, потерпела крах – подорвать общину и вместо неё насадить в России частное фермерство в качестве основной, преобладающей экономической формы организации хозяйственной жизни в деревне - так и не удалось.

Полностью провалилась и попытка нынешних «демократических реформаторов» осуществить «фермеризацию всей страны», представлявшую собой, фактически, «второе издание» столыпинской аграрной реформы. Российские «демократические реформаторы» на собственном примере наглядно продемонстрировали в очередной раз, что, действительно, История никого ни чему не учит.

В настоящее время главная задача состоит в том, чтобы полностью изничтожить в нашей стране остатки паучьей сети исторически обречённого либерализма, посредством которой продолжают вести войну против нашего Отечества исторические мертвецы. Лапы мертвецов, тянущиеся к нашему Отечеству, должны быть обрублены. Как сказал Фридрих Ницше, пусть мёртвые хоронят своих мертвецов, а нам – идти дальше.