ЕВРАЗИЯ - Сестра Отечества

Сестра Отечества

Русская советская поэзия и ныне продолжает заботиться о духовном величии родной державы

Сегодня очевидна несправедливая невостребованность «публичной сферой» русской советской поэзии, в которой заключена энергия державного строительства. Советская поэзия сохранила в себе и огромную энергию геополитического самостояния России. Несмотря на то, что русская советская поэзия сегодня не гремит, как прежде, она все же не перестает быть живым и действующим культурным феноменом России.

Смеляков писал стихи будто походя, в дороге, между делом. А делом его было – ожидание Лермонтова с неба, вернее – ожидание неба на землю. Все-таки без возвышенности не существует даже приземленной поэзии.

Одним из советских поэтов, открывшихся мне еще в детстве, был Ярослав Смеляков.

Смеляков вроде бы и не побывал в лермонтовской художественной вышине, не возносился в тютчевские и блоковские высоты. Он оставался на земле: «От этих сосен и акаций, из этой вьюги и жары я не хочу переселяться в иные чуждые миры».

Что же такое – на вид незамысловатый талант Смелякова? Он оказался здесь – на этих вокзалах, стройках, полях, заводах – именно в тот час, когда их благодатно касалась вышина, оставшаяся без Михаила Лермонтова, а может, и уставшая от Лермонтова, который «как бы светящаяся туча по небу русскому прошел». Именно здесь проходил или проезжал Смеляков – возвращаясь из первой колонии или отправляясь во вторую.

Вот и я, будто немного уставший от лермонтовских вознесений, немного уставший и от своих вознесений, хочу туда, где уже прошел Ярослав Смеляков, где жил Михаил Шолохов. Хочу в степь, где Мелеховская семья косила сено, хочу на многолюдный вокзал, где во время короткой остановки Смеляков покупал землянику у двух девочек – «хозяечек светающих полян». Мне надо туда – чтобы надышаться простором накануне писательской работы. Мне надо туда – чтобы, может быть, для самой истины, которую всегда ищет писатель, купить стаканчик земляники именно у этих девочек, о которых Смеляков сказал – «земли зеленой тоненькие дочки, сестренки перелесков и криниц».

Поэзия Смелякова, проза Шолохова, которая тоже поэзия, – это феномен после Лермонтова, Пушкина, Блока. Это – культурный феномен, которого не постигли поэты, постигшие небо.

Когда я писал книги, возносящие Русь до неба и возносящие небо до Руси, мне было уютно от существования смеляковских строк: «и за тебя, родная Русь, как бы за бабушкину юбку, спеша и падая, держусь». Эти необходимые слова уже были сказаны советскими поэтами – и мне еще свободнее можно было заниматься своим делом.

Вот так, идешь по России, думаешь о небе, о Вселенной – и где-нибудь непременно встретишь Смелякова, встретишь Шолохова. Теплее и уютнее станет идти по земле, идти по России…

Поэзии в небе уже не было, поэзия уже утомила небо, а небо утомило поэзию. Смеляков оказался в тот час возле поэзии, заблудившейся на мало знакомых просторах земли. И провожая поэзию на «светающую поляну» истории, Смеляков водил ее по Советскому Союзу – по державе, о какой тосковала русская поэзия, находясь в небесном заточении. А что такое заточение – Смеляков, много лет просидевший в тюрьме, хорошо знал.

Водил Смеляков русскую поэзию, родную сестру Отечества, по Советскому Союзу – и, как ни удивительно, русская поэзия узнавала красную державу. И русская поэзия, уже жившая в сердце Всевышнего тысячи лет, узнавала советскую державу, вспоминала ее – тоже тысячи лет назад родившуюся в справедливом сердце Всевышнего, который, обжигая и калеча руки свои, неустанно творил равенство между людьми.

Но поэзия, втайне от своего поводыря Смелякова, уже горевала, обходя просторы Советской страны. В ее нарочито нищенской котомке, с какой на землю, наверное, придет и Творец, уже лежал тайный свиток – плач о Руси, о грядущей гибели Советского Союза, не увидевшего в новом завете, присланном ему в виде великих Побед, рукопись Божью…

Всевышний и сам жил в людях. И он искал лучших людей на лучших землях. Иногда их находил – и всегда это были поэты. И он призывал поэтов в мессии, в ангелы, в апостолы, в пророки, в жрецы, в боги. Или призывал он их в простые, светлые люди, радующиеся возведению советских городов, полету советского человека в космос, трудовым рекордам соотечественников на хлебных полях и возле райского ада – мартеновских печей. Одним из таких поэтов, призванных в простые люди, был и Смеляков.

Ему было дорого и единство земли, хоть это Россия, хоть Гренада, откуда в Москву, на могилу Михаила Светлова, была привезена горсть земли: «Ведь есть естественность прямая в том, что сегодня над тобой земля Испании сухая смешалась с русскою землей». Так же и бессмертный ветхозаветный пророк Моисей незримо принес на могилу выдающегося мордовского скульптора Степана Эрьзи, создавшего его бессмертный скульптурный портрет, горсть пустынной земли, и до неведомого мордовского края пророка проводил сам Творец…

Камиль Тангалычев